«Я летела на дно, но не замечала этого». Честная история зависимости от алкоголя и реабилитации
Мне 35 лет, 15 из них я пила, а два последних года нахожусь в ремиссии алкогольной зависимости. Я считаю их с того дня, как приехала в реабилитацию. Я алкоголик, но могла бы быть и наркоманом — вообще считается, что зависимый человек при желании может торчать на чем угодно, от алкоголя или наркотиков до чтения литературы или спорта.
Алкоголь я впервые попробовала еще в школе, лет в 13–14. Я была болезненно застенчивым и нелюдимым ребенком, при этом мечтала о дружбе, любви и популярности и к подростковому возрасту кое-как справилась с застенчивостью — в том числе подражая старшим. В моем поколении, 20 с лишним лет назад, выпивать и курить считалось нормой, необходимым этапом взросления и атрибутом крутости. В своем окружении я была даже, пожалуй, малопьющей: выпивала скорее за компанию, не хотела спалиться перед мамой. Впрочем, плохие звоночки были уже тогда — когда у меня не было сдерживающих факторов вроде «к 22:00 надо быть дома и сойти за трезвую», я оказывалась самой пьяной на вечеринке.
В 18 лет я переехала в Москву из родного города, вырвалась из границ родительского контроля, и почти сразу меня понесло. Множество новых друзей, знакомых по ЖЖ, и все выпивали. Я уже не была застенчивой, но остро хотела быть в центре внимания, хотела признания, задушевных разговоров и любви. Все это могло бы быть доступным и без алкоголя, но я быстро поняла, что с алкоголем проще. Поэтому злоупотреблять я начала практически сразу.
Спасибо, что хотя бы эксперименты с наркотиками были эпизодическими и подсесть не успела. Угощали — соглашалась, но ни разу не покупала их сама. Я всегда была очень законопослушной и довольно трусливой.
Впрочем, алкоголь — такой же наркотик. Не помню, кто это сказал, но мне понравилось: если бы алкоголь изобрели 50 лет назад, то он был бы запрещен во всех странах мира так же, как героин или синтетические наркотики.
Что дальше?
Я помню, что когда-то писала в Twitter в пятницу вечером: «Только бы не оказаться в „Маяке“». Следующий твит был: «Я в „Маяке“». Пили, выпивали, иногда бывали чудовищные пьянки. Но это казалось абсолютно нормальным, веселым и классным. Много лет я жила в том, что специалисты называют розовым периодом — когда алкоголь дает тебе взаймы то, чего тебе не хватает: смелости, легкости, веселости.
Ну и, как водится, долги однажды пришлось начинать возвращать. Серьезные проблемы начались ближе к 30. Часто я не помнила после пьянок, что со мной происходило, но это не останавливало от продолжения. Начались проблемы со здоровьем: с давлением, ЖКТ, тревожностью. Я не могла заснуть без алкоголя или успокоительного. Начались проблемы на работе: я отпрашивалась, не приходила, опаздывала. Доковыляв до работы, не могла работать, сидела, смотрела в ноутбук и думала: «Скорее бы конец рабочего дня». Бутылку вина покупала еще утром — а вдруг задержусь на работе, магазины закроются. Стало больше крепкого алкоголя. И я смогла это логично обосновать! От пива толстеют, вина не напасешься, а крепкий алкоголь — быстро и хорошо.
Я стремительно летела на дно, а возможно, уже разбила на дне лагерь — но не замечала этого. От меня начали отворачиваться друзья, которые как раз таки все замечали, не могли смириться и либо ругались, либо тихо отходили в сторону. Я отлично их сейчас понимаю: от алкоголика, который разрушает свою жизнь, за версту веет этим разрушением, даже если внешне он или она все еще сохранны. Алкоголики обещают и не выполняют, врут, оправдываются, от них можно ждать чего угодно. Мало кто способен такое выдержать — и, положа руку на сердце, я никому не посоветовала бы терпеть.
Тем более что именно в момент, когда зависимый человек остается один, когда окружающие перестают играть под его дудку и пытаться спасти, у него есть шанс увидеть, что происходит с его жизнью. Я увидела и поняла, что уничтожаю свою жизнь. Но потом долго пыталась выбраться сама, завязывала на месяц-другой, ходила к терапевтам, пила разные таблетки.
Про те самые звоночки
Как понять, что ты зависим? Первый признак — невозможность остановиться и желание догнаться. Пить, пока не упадешь. Если человек здоров и идет выпить с друзьями, ему этого и достаточно. А если каждый раз, выпивая в кафе, он думает: «А есть ли что-то еще дома, успею ли я купить», — прямо вот такое планирование, это тревожный флажок.
Дальше человек начинает похмеляться. Если перебрал здоровый человек, на следующий день он будет умирать, спать, есть бульоны, пить холодную воду, таблетки и так далее, но у него просто не будет желания выпить то, чем он отравился.
Постоянные мысли об алкоголе — еще один признак. Где бы, как бы, с кем бы, в каком формате, как это провернуть, как бы побыстрее. Если человек не пьет, например, по каким-то причинам уважительным, но при этом постоянно думает только об алкоголе, это плохо.
Следующее — гипертрофированная, как минимум внутренняя, реакция на любые попытки поговорить на тему «пора бы тебе остановиться». Если возникают злость, агрессия, если хочется послать, обидно, стыдно и так далее — задумайтесь. Потому что, опять же, человека, у которого нет проблем, это не обидит, не разозлит, не возникнет желания убежать куда-то от собеседника. «Окей, я согласен, последние пару месяцев я злоупотребляю», — вот что спокойно подумает здоровый человек.
Что еще? Невозможность спланировать отдых, в котором нет алкоголя. Это то, что было со мной с 18 лет: в свободное время ничем не занималась, кроме встреч с друзьями, где мог бы быть алкоголь. Это могла быть прогулка, но с фляжкой. Поход на выставку должен был закончиться обсуждением увиденного за бокалом (двумя, десятью) в винотеке. Природа? Окей, если там будет пиво. А вот трезвый праздник в десять утра — даже не звоните мне.
Еще один признак в продолжение предыдущего — выбор компании. При прочих равных я выбирала тусоваться с людьми, которые выпивают. Иначе могут что-то не то обо мне подумать. Или будет тупо скучно.
Хочется упомянуть оправдание образом жизни. Мы богема, мы все так живем. Или тебе кажется, что все вокруг тоже бухают. Мы же в России, тут все пьют. При этом ты конкретно пьешь пятый день, а Вася к тебе только присоединился, потом спокойно уйдет домой спать и завтра пить не будет.
Важный признак — перманентная легкая депрессия. Трезвый алкоголик подавлен. Считается, что низкий уровень гормонов радости — это часть той самой предрасположенности к химическим зависимостям, потому что человек может начать компенсировать алкоголем. Компенсирует, компенсирует, еще больше выжигает эту поляну.
Когда это серьезная стадия, жить трезвым просто невыносимо. Ты на самом деле уже пить не можешь, потому что тебе плохо, больно, одиноко. Все твои социальные сферы жизни развалились, а помнишь, как ты подростком хотела быть душой компании, иметь много друзей и классные отношения? Но и завязать ты не можешь, потому что тебе чудовищно одиноко, скучно, уныло, больно, страшно и обидно.
Я в какой-то момент ловила себя на том, что на улице замечаю бездомных. Я не была бездомной. Но я видела совершенно опустившихся бродяг и чувствовала, что они мне как-то социально близки. А вот другие люди казались бесконечно далекими.
Женский алкоголизм
Если склонная к зависимости женщина в 18 начинает злоупотреблять, то к 30 или чуть за 30 она начинает сдавать. Мужчины держатся чуть дольше, лет до 35–40, — такая вот дискриминация, наверняка объяснимая физиологией. При этом говорить, что женский алкоголизм неизлечим, нельзя. Это миф и чушь. Просто женщины реже обращаются за помощью, их алкоголизм более стигматизирован.
Женщины чаще пьют в одиночку, боятся социального осуждения, боятся поделиться с близкими или подругами и чаще остаются один на один со своими проблемами. В одном из выступлений стендап-комикессы Варвары Щербаковой есть классная фраза, что-то вроде: «За каждым алкашом стоит женщина, которая говорит: „Витя, мы справимся!“». А женщин чаще бросают как партнеры, так и близкие люди.
Но если женщина осознает проблему, если обращается за помощью (сама или с помощью близких) — шансов у нее не меньше, чем у мужчин. По моей личной статистике (конечно, она абсолютно субъективна), у женщин даже лучше получается справляться с лечением, потому что они серьезнее берутся за дело, в них меньше эгоцентризма и какой-то гордыни.
Почему лечиться сложно
Самая большая проблема алкоголизма — это отрицание. Каким-то образом мозг зависимого человека работает на то, чтобы не видеть проблемы. И те же провалы в памяти прекрасно это поддерживают.
Ты творишь несусветное, но ты этого не помнишь, возникает псевдопозитивное мышление: «Да все отлично, классно потусили», «Просадил все деньги? Деньги — пыль!», «Ну подумаешь, жена ушла. Не будет мешать мне жить, как я хочу».
Вторая огромная проблема — вера, что можно справиться самому. Это то, что годами останавливает многих людей от того, чтобы обратиться за помощью.
От свечек в церкви до реабилитации
Я пыталась делать перерывы, чтобы организм «посушился» и мог снова пить алкоголь, «как все нормальные люди». Ходила в церковь и молилась (не особенно усердно). Ходила к психотерапевту, второму, третьему, но ни одному из них не рассказала о том, что я, блин, бухаю. Обращалась к психиатру и пила курс антидепрессантов, мешая с алкоголем. Пила какие-то таблетки, которые якобы блокируют тягу к алкоголю. Держалась неделю, две, месяц, два с половиной, но потом неизменно срывалась, и все заканчивалось запоями.
Однажды друзья затолкали меня в «Анонимных алкоголиков» — мне очень понравилось. Я сидела на собрании и, кажется, впервые за долгие годы чувствовала себя в компании своих, что люди вокруг понимают меня, хотя я молчу, крякнув в начале собрания свое имя. Я расплакалась, вдохновилась, несколько раз сходила на собрания — и снова забухала. И пила еще год.
Последний год совпал с карантином и был довольно депрессивным. Я была заперта дома, не было работы, потому что я уже кинула всех работодателей на рынке, кого могла. И уже будучи где-то остатками себя достаточно доброй, честной и хорошей, я даже боялась искать какую-то работу. Потому что я понимала, что опять людей подведу. Не хотелось множить это общежитие кинутых тобой людей.
В какой-то момент я просто взмолилась: «Господи, пошли мне какое-то решение». И проснулась с мыслью, что нужно ехать в реабилитацию, о которой слышала год назад на группах.
Реабилитация — это закрытое пространство. Есть те, которые называются открытыми, но это значит только то, что если ты захочешь уйти, тебя держать не будут. При этом ты не можешь выйти за территорию без разрешения. Если выйдешь, обратно не зайдешь.
Короче, это место, которое изолирует тебя от соблазнов — наркотиков и алкоголя, — а еще от привычных триггеров вроде дома, семьи, собаки, работы. Это важно, потому что на зависимого часто пагубно влияет его собственное окружение, даже те, кто пытается помочь. В большинстве реабилитаций первые недели или даже месяцы запрещены разговоры с родственниками.
А что в итоге?
Реабилитация — это восстановление социальных навыков. Ты живешь в группе людей, с которыми, скорее всего, никогда не встретилась бы «на воле». Общаешься, вынужденно налаживаешь отношения, слышишь о себе обратную связь. Неприятно, но действенно.
Это индивидуальная терапия: тебе дают задания, делая которые ты много узнаешь про себя, свою болезнь, оплакиваешь потери и аккуратно нащупываешь, в чем для тебя стимулы жить вообще. Для меня это было первым за долгие годы, если не за всю жизнь, погружением в себя — несмотря на мой опыт психотерапии раньше.
В реабилитации учат проживать свои чувства — это является огромной проблемой для зависимых. Пациенты ведут дневники чувств, учатся проговаривать обиды, конструктивно делать что-то со злостью (например, мыть полы!), не впадать надолго в эйфорию. Многие люди не справляются в жизни не только с негативными эмоциями, но и со счастьем — и заливают или затарчивают их. Если это так, людей учат, что им не надо изрядно веселиться. Чувствуешь себя автомобилем, которым учишься управлять.
Фотограф Дима Марков в интервью Юрию Дудю говорил известную каждому побывавшему в этой системе фразу: реабилитация не должна быть комфортной. Это правда так. В рехабе ты живешь с соседями по комнате, ежедневно делаешь уборку, стоишь в очереди в душ, у тебя очень насыщенный план на день, который необходимо выполнить. По выходе, вернувшись в обычную жизнь, чувствуешь себя супергероем дисциплины.
Без гарантий
После реабилитации я стала воспринимать все иначе, у меня ушли иллюзии относительно моей жизни и будущего. Осталась только благодарность за каждый прожитый день.
На выходе выстраивается такая инструкция по управлению собой. Понимание, как себя вообще вести, как выстраивать свой режим дня, какие у меня планы на ближайшее будущее, какие у меня планы на жизнь, как именно я буду мириться с людьми, которым я нанес ущерб. Кого и каких ситуаций я буду сторониться. Терапия зависимости — это ежедневная работа, дисциплина до конца жизни. В какой-то момент многие на это забивают, думают: «Ну все, у меня уже все нормально» — и на этом погорают.
Все это выглядит как реклама реабилитаций, но это просто мой путь. Весь тот же путь можно пройти другими способами: в психотерапии, на терапевтических группах (АА, АН и других), в своей религиозной общине. После выхода из рехаба я прошла программу «12 шагов», работаю с психотерапевтом, посещаю группы. Группы и программа «12 шагов» на сегодняшний день считаются одним из самых эффективных способов терапии зависимости, но я не утверждаю, что это подойдет всем. Единственное, в чем я уверена, — с алкоголизмом нельзя оставаться один на один, нельзя пытаться справиться самостоятельно. Чем раньше вы признаете свою проблему и попросите о помощи, тем больше у вас шансов.
Фото обложки: Unsplash.