«Я живу с чужим сердцем уже 5 лет, и оно старше меня на 2 года»: личная история
Меня зовут Максим Греков, мне 37 лет и, надеюсь, в декабре будет 38. Второй мой день рождения — 26 июля, когда мне пересадили сердце. Я живу с новым сердцем пять лет. В момент пересадки, насколько я подсмотрел, моему донору было 34 года, а мне было 32. То есть получается, что мое сердце старше меня на два года.
Мне поставили диагноз — дилатационную кардиомиопатию (заболевание поражает непосредственно сердечную мышцу). Я запоминал это название несколько дней. До этого я был у врача примерно раза три в жизни: когда получал справку в университет, когда мне нечаянно выбили на баскетбольной площадке зуб. Словом, проблем со здоровьем у меня никогда не было, зато у меня были баскетбол, тренажерный зал, велосипед, дайвинг и прочие активности. И тут смертельный диагноз. Я был одним из тех людей, которые думали: «Камон, с кем угодно это может произойти, только не со мной». Наследственность у меня хорошая, образ жизни — умеренный ЗОЖ.
Но однажды я собирал вещи на тренировку, и у меня сильно заболел правый бок. Я подумал, что аппендицит, — вызвал скорую, и врачи все подтвердили. Перед операцией врачи сделали электрокардиограмму — и стали задавать странные вопросы: принимаю ли я наркотики, что с моим сердцем?
У меня обнаружили несколько угрожающих жизни аритмий, но я их совсем не чувствовал.
Меня обследовали, поставили диагноз и сказали: прогноз неблагоприятный, либо трансплантация сердца, либо смерть.
Я жил с этим знанием чуть больше года. Пытался вернуться к своей обычной жизни: работал, внутренне отодвигал решение этого вопроса. Пока нет симптомов, кажется, что все наладится, образуется. С этим диагнозом — нет, оно не образуется. Как дипломатично говорит «Википедия», прогноз неблагоприятный, по факту это означает, что тебе конец.
Болезнь может развиться до тяжелой формы за две недели, а у кого-то ухудшения могут растянуться на пять лет. Но итог всегда один — дилатационная кардиомиопатия приводит либо к гробу, либо к трансплантации.
Пересадка сердца — серьезный шаг. Но когда начинаешь кашлять кровью и не можешь спать лежа, а только сидя и по 40 минут, отеки на ногах не сходят, а подъем на второй этаж — это вообще задача со звездочкой, тогда понимаешь, что пора.
В Украине, когда я услышал диагноз, был информационный вакуум. Врачи на меня смотрели с сожалением, как на умирающего. И разводили руками.
На тот момент пересадок сердца в Украине не делали. У меня не было никаких шансов.
Пациентов из Украины платно по квотам принимали только Беларусь и Индия. Это стоило больших денег. Мне назвали сумму, и я понял, что это неподъемно: операция стоила $160 тыс. Друзья стали собирать деньги через Instagram, но смогли набрать около $17 тыс.
У меня есть хороший друг (который оказался даже еще лучше, чем я ожидал), и он все изменил. Как-то он мне позвонил в очередной раз и спросил про состояние. Я честно сказал, что плоховато, но на тот момент «плоховато» выглядело так: кашель с кровью, я не мог спать дольше 40 минут, потерял 20 кг веса и подъем на третий этаж занимал у меня не меньше 15 минут. И вдруг он говорит: звони в Минск, у тебя есть деньги. Не знаю, как сказать по-русски: я опешил. Мой друг, по сути, подарил мне возможность выжить.
Важно понимать, что даже наличие денег не гарантировало спасения: было неизвестно, насколько я операбелен, насколько плохое мое состояние. Но я понимал, что это свет в конце тоннеля и надо шевелиться. И я поехал в Беларусь. В центре мне снова переделали все анализы и сказали, что состояние уже близко к критическому. Есть важное противопоказание для трансплантации: это повышенное давление в правых отделах сердца. При давлении нужно пересаживать уже и сердце, и легкие, а это очень дорого и почти невозможно найти донора.
Деньги — это еще далеко не гарантия того, что сделают пересадку: иностранцам отдают не более 10% органов, и местные всегда в приоритете. Гражданам Беларуси трансплантация, конечно, бесплатная. Но мне еще раз повезло: у меня самая попсовая группа крови, первая. Я пробыл в листе ожидания на орган всего десять дней.
В Беларуси на медицинском консилиуме перед трансплантацией у меня спрашивали, готов ли я на пересадку. Я тогда так удивился, посмотрел вокруг, говорю: ребят, я прошел такой путь в таком состоянии, это же мой единственный шанс. И они поставили меня в лист ожидания.
Оказывается, что существуют люди, которые боятся такой операции и начинают просить какую-то поддерживающую терапию, может как-то наладится. Их не ставят в лист ожидания, потому что пациент должен быть совершенно готов и максимально мотивирован — чтобы проходить все обследования вовремя, пить препараты по будильнику (у меня было по 12–13 препаратов в день в первые недели после трансплантации). Это очень важно, и если человек не организован, то есть большая вероятность, что он потеряет сердце.
Жизнь изменилась в нескольких аспектах: после операции я стал ценить свое время.
Я понял, что полезно помнить о смерти. Эта мысль помогает ставить более смелые цели и идти к ним. До трансплантации казалось, что у меня еще много времени и некуда торопиться.
Когда я прошел реабилитацию, у меня появилась новая рутина, связанная с пересадкой. Мне постоянно нужно контролировать концентрацию препаратов, которые я теперь пожизненно должен принимать. Они подавляют мой иммунитет ровно настолько, чтобы не было отторжения органа, но чтобы организм мог сопротивляться болезням. Если вещества слишком много — оно токсично для почек и я теряю иммунитет, а если слишком мало, то возрастает риск отторжения. Нужно грамотно балансировать, поэтому я раз в три месяца сдаю кровь.
Раз в полгода я делаю исследования для сердца: УЗИ и МРТ. Мое сердце не соединено со мной нервами, и если в нем что-то начнет происходить, то я не смогу это ощутить. Человек при сердечном приступе или резком сбое ритма почувствует боль, а я — нет. Я могу ощущать, что оно там где-то есть и оно стучит, но не более того.
Если говорить функционально — когда я узнал, что мне нужна пересадка сердца, то я представлял себя на каталке с кислородным баллоном, это такой миф, который я почерпнул из кино. Потом уже мне объяснили, что все будет намного лучше.
Я уже два года играю в баскетбол. Не так хорошо, ведь мое новое сердце не дает такой продуктивности, как первое.
Но вот просто покидать мяч с ребятами, которые играют в баскетбол без амбициозных спортивных целей и подготовки, — легко. И конечно, я не говорю, что у меня пересаженное сердце, чтобы не пытались жалеть. Я спокойно хожу в горы, я могу нырнуть на 7–8 метров, задержав дыхание.
Сейчас вкус жизни чувствуется сильнее: хочется успеть больше, увидеть больше. Даже с точки зрения финансов: до операции я зарабатывал больше, а сейчас меньше, но я стал намного больше путешествовать, пробовать новое, узнавать новое.