Раскрас: необычный взгляд на макияж

«Проститутки», — подумал Штирлиц.

«Штирлиц», — подумали проститутки.

И все они подумали правильно. А почему, собственно, так нехорошо о девушках подумал наш полковник, одетый в парадную советскую форму? Свидетели той исторической встречи рассказывают, что девушки шли по Репербану не в розовых чулках с подвязками и не в шелковых комбинациях, а шли они одетые в строгие серые костюмчики и скучные арийские шляпки. Но так же ясно, как голубая кровь хиппи виднелась через прорехи в цветастых джинсах, ужасающе низкий уровень социальной ответственности фрейлейн был нарисован на их личиках черной тушью и алой помадой — Штирлиц не был экстрасенсом, просто опытным дядькой.

Как было раньше просто жить, по яркости румян определяя род занятий. И разве только об этом говорил нам, советским полковникам, макияж? Еще до появления настенных росписей в пещере Комбарель наши уважаемые предки всех полов, не умея толком говорить, уже раскрашивали себя для лучшего взаимопонимания. И первобытный макияж и татуаж говорили о многом, в первую очередь кто кого может и должен съесть, а это, согласитесь, всегда было важно.

Если ты, скажем, весь в черных змейках и красных кружочках — такого же красивого ты есть не должен, и женщин его себе забирать нельзя, тем более что они тоже в змейках и кружочках. А если встречаешь чувака в синих зайцах — его надо гасить немедленно. «Свой — чужой» — самое древнее деление человечества со времен Адама и Евы, то есть примерно с палеолита. Кроме этой, главной функции — отличать своих, чтобы уцелела вся стая, — раскрас-макияж обозначал, кому делать «ку», — то есть социальный статус.

По линиям и пятнам определялись и намерения человека: идет он на охоту, например, или мстить за уведенных жен, или невесту искать, или он сам — невеста. Женщины, уловив своим встроенным эстетическим чувством огромный потенциал раскрашивания, взяли его в конкретный оборот и быстро монополизировали. Все больше крашеное лицо становилось вторичным половым признаком, и, чтобы выдать мужика за женщину (в целях конспирации, например), его достаточно было накрасить. А уж как именно накрасить — другой вопрос.

Прежняя тема — свой ты или чужой — долго была актуальной. Просто-таки тысячелетиями. Цари красились по-одному, а служанки по-другому, купчихи вот так, а дворянки вот эдак. Деревенские девки наводили брови сажей, а щеки — свеклой. Аристократки пили уксус для бледности, капали белладонну в глаза и наклеивали мушки на прыщики.

И параллельно всем этим достойным женщинам сформировался образ девушки легкого поведения как накрашенной сверхярко. Соответственно, яркий макияж стал признаком такой нетяжелой леди.

Спустя столетия, несмотря на прогресс и бьюти-глобализацию, мейк не утратил функций распознавания своих, демонстрации статуса и даже намерений (есть же свадебный макияж). И даже все эти новейшие тенденции отказа от мейкапа и мода на «макияж без макияжа» служат тем же целям. Не только по шмоту, но и по раскрасу безошибочно выявляют своих upper-middle класс c налетом хипстерства, духовно богатые девы и интеллектуалы.

Но загадки стали более загадочными. Весь ХХ век мода унифицировалась, и если уж в тренде были стрелки на чулках и глазах — то рисовали их все без исключения; если в 1970-е голубые тени из магазина «Ванда» были в почете — то у всей страны. А вот в веке XXI нормы расползлись и отдельной нормой стало их нарушение среди своего круга.

Хипстерша в раскрасе панка вызовет в своей компании лишь умиление таким выпендрежем. Проститутка с невинным личиком, не тронутым краской, всегда была хитом публичного дома, а вне его отличить такую деву от реально невинной гимназистки (ой, студентки) может только реальный Штирлиц, и то не всегда.

В сложную кучу переплелись моды, тенденции, классовые различия и желание себя самовыразить. Есть уголки планеты, где голубые тени до сих пор высший шик. А в сочетании с белыми волосами так вообще — ням! Те, кто посовременнее, стали находить другие средства самовыражения, тоже, кстати, не новые, а идущие из глубины веков: голос, осанка, стиль. Но краситься все же как-то надо, отдавая небрежную, незаметную, но все же дань уважения социуму, стае, которая держит тебя за своего.

Здоровье, достигаемое ежедневным утренним смузи из огуречного жмыха. Это тебе не «углем вычернить брови» — и на Покровский бульвар. Это надо смузи сделать смыслом жизни.

Богатым легче, чем хипстерам. Им вообще легче. Днем — темные очки. И полезно, и знак, который все понимают. Если уж тяжелая светская жизнь заставляет раскраситься, то богачи это делают только с профессиональным визажистом. Никогда ни к чему хорошему не приводил самостоятельный раскрас: кто этого не знает, тот еще не заработал свой «Порш-Кайен».

На рубеже веков татуаж служил знаком принадлежности к состоятельным людям. Без обводки губ выйти в свет было даже неприлично — как не умывшись. Но уже в конце нулевых блондинки с локонами, загаром и профессиональным татуажем начали все это безобразие сводить. Как говорил толстый и прекрасный капитан из повести Веры Пановой «Сережа»: «А это, дети, следы моей бескультурной юности». Вслед за татуажем канула в Лету мода на загар, и it-girls стали закупать тонны третиноина, чтобы убрать пигмент — плод того самого злого монакского загара.

Сейчас признак богатства — три карата в ушах, ухоженные волосы, здоровая кожа и белые зубы. И легкие румяна. И все. Запомнить просто, выполнить сложно — требуются годы обеспеченной жизни без гамбургеров и недосыпа, с дорогими процедурами и зарубежными стоматологами.

Можно, конечно, попытаться пойти по корейскому пути с месседжем для педофилов: «Мне 12 годиков минуло». Предсказанные еще Гоголем личики, гладкие, как яички, с легким налетом сиреневы под глазами и розовым румянцем, глядят со всех рекламок кремов с муцином улиток и обещают превращение в Лолиту. Что, конечно, только Лолит и может вдохновить: представьте себе сиреневатые блики на подглазьях сорокапятилетней «ягодки опять».

Если же ты духовно богатая дева, то можно просто покрыться пудрой, как советовал Теофиль Готье: «Нежнейшая пудра позволяет скрыть румянец, который в наши дни выглядит совершенно неуместно, ибо предполагает превосходство физических потребностей над потребностями духовными». Ну а можно самовыразиться по полной: брови, глаза, губы — все может быть с большим передозом. Но всем плевать, если ты цитируешь Кафку без словаря. Более того, это можно назвать месседжем и концептуальным мейкапом.

Единственное, что все-таки никак нельзя даже самым духовным, — голубые веки. Вот вообще нельзя. Никогда это хипповское изобретение никому не шло, не идет и не будет идти. Уж не знаю, какая такая духовно богатая рискнет так изуродовать себя, и, главное, зачем? Какому кругу будут сигнализировать эти рыночные веки: «Я своя»? Да, своя в доску, в стиральную доску 1970-х.

Но и голубые тени — не самое ужасное, их с отрывом кроет вечерний макияж днем. Да-да, он еще встречается в городах и весях, иногда встречается массово — ну а чо? Красиво же. Накрашенная вроде бы по всем правилам (черная подводка, светлое веко) дама под яркими дневным солнцем сигнализирует лишь об одном: «Я из тех, кто ничего не знает о макияже, моде и красоте. И горжусь этим». Ну что, сигнал как сигнал, не хуже первобытного. К такой крале не подойдет принц на белом коне — а оно ей надо? Ей надо, чтоб качок из соседнего мебельного уловил сигнал, — и он непременно уловит.

Так что главная функция раскраски осталась ровно та же, что и у кроманьонцев: отличать своих, не подпускать чужих. Правда, нынешние кроманьонки чужих уже не едят, что не может не радовать девушек высшего света, демонстрирующих на улицах Москвы свои чистые лица, чуть покрытые загаром, а чуть — флюидом. Чай, не прежние времена, радостно думают эти девушки, храбро проходя мимо стаи дам, раскрашенных, как племя сиу, хоть и щелкающих прокуренными зубами, но все же безопасных.