«Сегодня у нас пузеля». В какие игры играли дамы и кавалеры в светских салонах царской России

Однажды Екатерина II красиво поставила на место писателя Фонвизина. «Отчего у нас не стыдно не делать ничего?» — спросил писатель, имея в виду дворянскую праздность с балами и салонными играми. «В обществе жить — не есть не делать ничего», — надменно ответила царица.

Балы и салонные игры в дворянском обществе были не просто развлечениями. Как мы играем в лилу, пробуя понять себя и по-честному ответить на важные, а то и страшные вопросы, так и тогда у каждой салонной игры был свой смысл. Игры помогали снять напряжение, сблизиться, найти общий язык. Они создавали особенную атмосферу благополучия и беззаботности. Но что это были за игры? Рассказываем про самые популярные забавы европейских гостиных XVIII–XIX веков. Планируем поиграть в каждую — вечеринку с чепухой точно никто не забудет.

Шарады

Они вошли в салонную моду в конце XVIII века. Это загадки, в которых нужно было угадывать слоги и составить из них слово. В простом варианте это были коротенькие рифмованные столбики вроде «Первое — нота, второе — тоже, а целое — на боб похоже».

Самым интересным, самым модным вариантом шарад были театральные представления, такой изысканный вариант современного крокодила. Шарады все обожали именно за театральность: в сундуках находили старинные платья и шляпы, придумывали декорации, накладывали грим. После революции шарады оставались любимым развлечением советской интеллигенции примерно до 50-х.

Иногда это было просто красиво: вспомним, как бедная Джейн Эйр с замирающим сердцем смотрела на мистера Рочестера и красавицу, прекрасную мисс Ингрэм в фате, которые разыгрывали слово bride.

Иногда это было весело, как в воспоминаниях Галины Кравченко: «Сначала Нина Николаевна протащила через комнату пустые Сережины санки. Потом открылась дверь во вторую комнату. Там было темно, только горела одна свечка… Кто-то лежал на стульях под белым покрывалом, а рядом в черном балахоне стоял один из гостей, держал в руках книгу и что-то бормотал. Потом он наклонился и стал водить рукой по полу. И вдруг из-за шкафа вышел еще один из гостей, с большим открытым лбом. На этом лбу держалось и свисало на лицо полотенце. Он прорычал: „Подымите мне веки!“ — и еще двое подскочили к нему и откинули полотенце. Тогда он протянул руку и показал пальцем на того, который читал книгу: „Вот он!“ Тот сразу упал. Все зашумели, захлопали и закричали: „Вий! Вий!“ Мы снова вышли. А когда дверь открыли, то все увидели вершину белой горы, над которой вился дымок, и все закричали: „Везувий!“ Везувий был из стульев, простыни и того же высокого человека, который, скорчившись, сидел на сдвинутых стульях под простыней и курил. „Вием“ и „Везувием“ был академик Н. Н. Семенов. С тех пор я заболела шарадами».

Чепуха

Чепуху в своем раннем романе «Чувство и чувствительность» Джейн Остин называет «шумной игрой», светским развлечением. Игра и правда простая и несерьезная.

Игроки берут перо с бумагой и слушают вопросы ведущего. «Кто?» — на листке надо записать первый ответ, который придет в голову, например «королева Виктория», загнуть часть листа так, чтобы ответ не был виден, по кругу поменяться им с соседом. «С кем?» — снова записать ответ и снова передать листок. «Что делали?», «Когда?», «Где?», «Как были одеты?» и т. д.

Потом все читали вслух нелепые короткие истории и смеялись.

Фанты

Любимая игра салонов в конце XVIII — начале XIX века. «В 40-х годах молодые люди у нас, собираясь вместе, часто игрывали в фанты. Это теперь совершенно пренебрежено и оставлено», — сокрушался прекрасный писатель Николай Лесков, кстати, один из первых в России профеминистов, вегетарианец и вообще отличный человек.

У этой игры было несколько вариантов, вот классика: каждый игрок кладет в шляпу один предмет (кольцо, часы, платок, веер), ведущий становился к шляпе спиной, чтобы не видеть, чей фант достали, и назначал задания: «Этому фанту сказать три правды и три неправды об Иване Петровиче», «Этому фанту прочесть басню», «Поцеловать даму сердца так, чтобы никто не догадался, кто она» и т. д.

В фанты постоянно играли на собраниях Екатерины II в Эрмитаже, и царице иногда приходилось сесть на пол или сделать еще что-нибудь нецарское, чтобы выкупить свое украшение.

Настольные игры

Триктрак

При Петре I голландцы завезли в Россию триктрак — европейскую разновидность нардов. Эту старинную игру в Голландии и Франции любили во всех слоях обществах, в нее играли и в королевских дворцах, и в каких-нибудь сельских кабачках. В нашей стране мода на нее укрепилась вместе с модой на все французское: французские гувернеры непременно учили детей бросать кости и передвигать шашки.

Писатель Салтыков-Щедрин любил вворачивать триктрак в свои сатирические романы — в том смысле, что здесь вам не Франция, а город Глупов, нет тут «ни шато, ни кюре, играющих в триктрак, ни кабанов, ни консерватизма». Триктрак был как будто бы приметой нормальной, слишком нормальной для глуповцев буржуазной жизни.

Бирюльки

Правда, сам Петр I ему и всем тогдашним настолочкам предпочитал шашки и старые добрые бирюльки. С годами бирюльки только набирали популярность, и к началу прошлого века в них играли поголовно все.

Бирюльки — это крошечные фигурки в виде башмачков, оружия, посуды, музыкальных инструментов, которые делали из дерева или слоновой кости и хранили в красивых, богато отделанных шкатулках (были, например, наборы бирюлек, сделанные Карлом Фаберже).

Правила игры были очень просты. Всю эту прекрасную мелочь высыпали кучкой на стол, а дальше нужно было специальной палочкой с крючком вытаскивать по одной фигурке, да так, чтобы не пошевелить остальные бирюльки. Если бирюлька шевельнулась, ход переходил к другому игроку.

Кто первым набирал оговоренное число бирюлек, тот и становился победителем. Правила были настолько незамысловатые, что люди стали говорить «играть в бирюльки» в смысле «заниматься какими-то глупыми пустяками». Но при этом играли в них буквально все: во время этой игры получалось легко и приятно общаться, она снимала напряжение, сближала и создавала атмосферу беззаботности.

Бирюльки были не только салонной светской игрой. В них играли и в деревнях крестьяне, просто фигурки не были изысканными, часто для игры использовали любую мелочь и просто палочки или соломинки. А еще они были любимой детской игрой, благополучно просуществовавшей почти до середины XX века, пережив все российские потрясения.

Если вы зайдете в Эрмитаж или исторический музей, поищите в витринах бирюльки — они там точно есть как часть нашей истории. А у нашего главного редактора хранятся дома пять крошечных деревянных фигурок: горшочек, две чашки, лопатка и подсвечник. Все, что уцелело от набора бирюлек, в которые в семье играли в начале XX века.

Лото

Еще одной важной настольной игрой было хорошо знакомое и дожившее до наших дней лото. Правила нам знакомы: ведущий вытаскивал бочонки, называл номера — для победы нужно было первым закрыть горизонтальный ряд цифр в своей табличке.

В лото обычно играли с маленькими детьми, а взрослым людям оно помогало скоротать унылый вечер. «Когда наступают длинные осенние вечера, здесь играют в лото. Вот взгляните: старинное лото, в которое еще играла с нами покойная мать, когда мы были детьми», — говорила Аркадина в чеховской «Чайке».

В 1840 году в судьбе этой мирной и довольно скучной игры случился странный поворот: она стала азартной. За вечер в лото проигрывали сотни рублей. Советская власть в 1922 году декретом запретила карты, рулетку и передвигать фишки по полю, собирая по дороге гусей.

Пузеля

А еще люди увлекались пузелями, изобретением английского картографа графа Джона Спилсбери. Он придумал наклеить географическую карту на доску, распилить ее на части — собирайте, детки, не зря же вы в школе учились. Пузеля — так говорили на французский манер, потом стали говорить на английский — пазлы — и собирать не карты, а натюрморты или пейзажи.

В «Защите Лужина» Набоков вспоминает о пузелях как о части своего навсегда потерянного детского рая: «В тот год английская мода изобрела складные картины для взрослых, — „пузеля“… вырезанные крайне прихотливо… Лужин чувствовал удивительное волнение от точных сочетаний этих пестрых кусков, образующих в последний миг отчетливую картину. <…> Тетя просила: „Ради Бога, не потеряй ничего!“ Иногда входил отец, смотрел на кусочки, протягивал руку к столу, говорил: „Вот это, несомненно, должно сюда лечь“, и тогда Лужин, не оборачиваясь, бормотал: „Глупости, глупости, не мешайте“».

Фото: Blind Man's Buff», caricature by Robert Cruikshank