«Понимание горя — это часть нашей жизни». История девушки, которая стала доулой смерти

«Доула смерти — это человек, который сопровождает людей в умирании и обеспечивает душевный комфорт умирающему и его близким. Она может составить сценарий последних дней, организовать похороны и решить последние задачи человека в жизни, например кому передать пароль от соцсетей», — так описывает свою профессию наша героиня Ева Гамзова.

А как ты хочешь быть похоронена?

Темой смерти я интересовалась с детства. Один из самых ранних эпизодов связан с воспоминаниями мамы о ее любимой бабушке — моей прабабушке, которой не стало за 2 года до моего рождения. Мама рассказывала не только о том, как она жила, но и как умирала.

«Я ухожу в вечность», — это были ее последние слова. Мое детское сознание тогда зацепилось за эту вечность, я стала размышлять: а что же такое ощущает человек на грани жизни и смерти? Что он называет вечностью? Так мой интерес к смерти дал о себе знать впервые.

Когда я ребенком видела по телеку знаменитость, всегда спрашивала у мамы: умер он или она или еще нет. Это потом стало нашим семейным мемом. По дороге к бабушке в другой город я считала кресты на обочине и гадала, что же случилось с этими людьми.

Во время поездок к родным в Беларусь меня брали на кладбище, и я помню, как любила отойти подальше от своей семьи, рассматривать надгробия и размышлять, как этот человек умер и как он жил.

Позже я сидела в группах памяти «ВК» — тогда меня потряс уход из жизни одной девочки из Калининграда. Когда я училась в 7-м классе, умерла моя одноклассница, и я сделала видео в память о ней — хотелось создать еще что-то, с помощью чего люди могли бы попрощаться с ней.

В 17 лет во время поездки в Таиланд я поговорила с двумя тайцами о жизни и смерти и выложила это видео на YouTube. Оба мои собеседника исповедовали буддизм, а один из них в прошлом был буддистским монахом.

Мне было интересно узнать, как люди разных религий воспринимают смерть — я тогда уже слышала, что в некоторых культурах смерть — это не что-то табуированное и мрачное, а светлое и обозначающее перерождение и очищение.

Тот разговор здорово раздвинул мои рамки представления о смерти, и я как будто начала смотреть на нее с разных сторон. Это был один из важных моментов для меня. А вот просмотры были «рекордные» — кажется, интернет к такому еще не был готов.

Никто из близких никогда не давал мне понять, что мой интерес к смерти — это что-то из ряда вон. Эта тема была просто «одной из» в общем поле наших разговоров. Мы открыто говорили об уходе близких и способах погребения, меня брали на похороны знакомых и не очень людей.

Потом я заинтересовалась судмедэкспертизой — на том уровне, на каком может интересоваться подросток. И, наверное, с тех пор я постепенно перемещалась в ту область, где я оказалась сейчас.

Чаще всего мы говорили о смерти с мамой. Она всегда была готова обсуждать со мной любые самые сложные и деликатные темы и на все реагировала абсолютно спокойно. Пожалуй, я больше ни с кем не обсуждала смерть так глубоко и подробно.

Подростком я могла подойти к ней и спросить: «А как ты хочешь быть похоронена?» Мне казалось, что это очень важно. Не знаю, почему в голове 15-летней девочки появлялись такие вопросы, но мы с мамой без капли смущения в формате разговоров на кухне абсолютно буднично обсуждали способы погребения.

Я очень благодарна маме за ее открытость и за то, что в контексте интереса к смерти мое развитие шло именно так. Экзистенциальных кризисов, связанных со смертью, в моей жизни не было, просто живой интерес. Пожалуй, до определенного момента мне удавалось сохранять метапозицию по отношению к смерти — философскую.

Я видела традиционные похороны и кремацию под рок-н-ролл

Сейчас я понимаю, что в основе моего интереса к смерти был интерес к жизни и ее разнообразию, к человеческим историям. Понимание конечности жизни давало и дает мне опору, мотивацию и желание жить свою жизнь интересно и наполненно. А еще позволять другим людям проживать ее так, как они того хотят.

Случалось, что кто-то из окружения внезапно уходил из жизни и я сталкивалась с этой загадкой — почему так случилось, зачем. Есть ли ответы на эти вопросы и надо ли их искать? Я видела и традиционные православные похороны с соборованием, отпеванием, погребением и поминками с кутьей, и церемонию кремации, где на фоне играл рок-н-ролл. По мере взросления мои отношения со смертью становились все глубже.

В старших классах школы я была абсолютно убеждена, что буду работать юристкой — особенно меня привлекала криминальная психология и психология преступлений. Я читала очень много книг по этим темам. «Это моя судьба и мой путь», — думала я и поступила на юрфак ВШЭ. Проучившись год, я ушла — поняла, что в системе уголовного права России я не выдержу ни дня.

В тот период мне стали попадаться книги о танатологии — науке о смерти, и постепенно мой интерес еще больше сместился в эту сторону. Темы были сложные, но я почему-то всегда чувствовала свою устойчивость и была уверена, что не рассыплюсь.

Пару лет назад я прочитала книгу «Смерть в большом городе», в которой шла речь про доул смерти. «Так, ну если в России появится возможность обучиться, я точно пойду», — подумала я.

Год назад я в очередной раз изменила свою жизнь — переехала из Новосибирска в столицу и поступила в Московский институт психоанализа. Скролля на досуге ленту, я наткнулась на объявление Death Foundation — комьюнити посмертных специалистов, доул смерти.

Организаторки Саша Леа Адина Уикенден, Алла Савченко и Анастасия Левикова объявляли о новом наборе на курс. Девушки — одни из первых русскоязычных доул смерти, обучились этой профессии в США в 2021 году и принесли ее в Россию.

Я поймала внутри теплое обнимающее ощущение, что-то вроде бабочек в животе и поняла, что это мой шанс. По условиям приема нужно было снять видео с рассказом, почему я хочу стать доулой смерти. Я сразу включилась во все конкурсы на гранты — хотела получить свое место на курсе любой ценой — и получила.

Секта какая-то

Перед первой сессией преподавательницы попросили нас принести живой цветок, чтобы ближайшие 9 недель обучения наблюдать за тем, как он теряет лепестки и увядает — такой элемент церемонии открытия, вроде букетов на 1 сентября в школе.

Я подумала, что это отличный прообраз и хорошая тренировка перед будущей практикой. А еще это классная идея для рилса — я выложила видео про цветок в одну из запрещенных сетей. И оно залетело.

«Господи, чего только не придумают», «в какую-то секту попали или просто к инфоцыганам», «ясно, очередная студентка-психолог романтизирует свою профессию и занимается фигней», «девочка, лучше займись делом», «до какого нижнего интернета я долистал, что увидел такое» — чего только не было в комментариях. Я поняла, что работы с этой темой точно предстоит много.

Одни решили, что обучение заключается в том, что мы сидим и как дзен-буддисты наблюдаем за умирающим цветком. Другие — что такое спокойное отношение к смерти неестественно и вообще все это эзотерика. Третьи обвинили меня в ее эстетизации.

На самом деле все было гораздо проще. Цветок и правда был символом того, что все в этом мире умирает рано или поздно, включая всех нас, и это неотвратимо. Но можно понаблюдать за своим отношением к этому.

Одни мои одногруппники подкармливали цветочек, чтобы он дольше оставался свежим, другие просто наблюдали за процессом. Я, например, плохой ботаник, поэтому оставила его просто стоять. На середине обучения он превратился в сухоцвет и до сих пор у меня хранится.

Спокойное отношение к смерти не равно черствое. Конечно, мы испытываем разные эмоции по поводу конца жизни. Суть не в том, чтобы заблокировать страх, печаль, гнев и все остальные. Мы говорим о том, чтобы дать место всем чувствам и с искренним любопытством подойти ко всем процессам, которые происходят с вами и вашими близкими. Звучит логично, а на деле это не так просто. Но я и не рассчитываю, что будет легко.

Приятно, что среди хейтеров были люди, которые искренне заинтересовались, задали вопросы и поделились личными историями. Мы вместе поразмышляли. Я готова разговаривать и объяснять, а то, что эта тема вызывает такие яркие эмоции, — верный знак, что есть большое поле для работы.

В эстетизации смерти я тоже не вижу ничего крамольного, если это делается с любовью и уважением. Я люблю шутки про смерть, мне интересны околосмертные ритуалы и практики — некоторые просто взрывают мне мозг.

В смертьпросвете нет призывов, а интерес к теме не означает стремления приблизить конец. Доульство — это в том числе про изучение себя и смерти как части своей жизни. Давайте просто попробуем говорить об этом бережно.

Все мы умирающие

Мы учились онлайн, но нужно было присутствовать на всех занятиях, а не смотреть в записи. Разрешалось пропустить только две сессии — и то с условием отработки.

В нашей группе было человек 70 — из России, Израиля, Украины, США, стран Европы. Получилось очень интернациональное разновозрастное комьюнити, в своей группе я была самой младшей. Сейчас мне 21 год.

Занятия проходили дважды в неделю, сессия длилась 3–4 часа. Между ними мы читали учебник, который составили наши кураторки. Он довольно объемный и раскрывает суть доульства. Еще есть допматериалы, подкасты и общение в чате комьюнити — туда можно прийти с любым вопросом.

В обучении много теории, но практики даже больше. Мы моделировали доульскую сессию в режиме реального времени — работали не с клиентами, а со своими коллегами, менялись ролями и давали друг другу честный фидбэк.

В российскую программу обучения наши кураторки внедрили методы коллег из США, например метод коммуникации, который называется аутентичные отношения (authentic relationships). Это инклюзивный метод, суть которого в том, что человек может проявлять себя так, как чувствует: человеческое во мне встречается с человеческим в тебе.

В этом контакте мы стараемся быть собой и быть бережными, честными, понимающими, не изменяя себе. В реальной жизни навык так общаться очень помогает в разговорах с близкими.

Еще на обучении я поработала с фактом собственной смертности. Сразу в нескольких упражнениях мы должны были представить, что каждому из нас осталось жить 3 месяца. Нам говорили: представьте, что, например, 18 июля — последний день вашей жизни.

Я представила, что у меня терминальный диагноз, и испытала все эмоции — от страха и досады до злости и желания спланировать успеть как можно больше, пока я жива. На этом фоне проявилось самое важное в моей жизни — любимые люди, мой контакт с миром, занятия йогой и путешествия. Я поняла, как значимы моменты, которые уже не вернуть, и как важно осмыслять все, что касается здесь и сейчас.

Не вечен не только тот цветок, но и все мы — об этом мы вспоминали каждую сессию, и, что удивительно, это не заставило меня опустить руки. Я, наоборот, была вдохновлена. Так или иначе, все мы здесь умирающие, но это не значит, что жизнь останавливается. Постоянное столкновение с собственной смертностью дает огромное количество сил, чтобы жить.

В конце обучения я получила сертификат. Официальной сертификации в России нет, но есть интервизионная и супервизионная системы, которые обеспечивают качество работы доул.

Еще есть менторская система и наставники, которые всегда помогут. У нас свой кодекс этики и комьюнити помогающих специалистов в околосмертной теме. Система доульства смерти на постсоветском пространстве создается с нуля — профессии всего 3–4 года, и процесс ее адаптации требует времени, но это никак не мешает началу практики после окончания учебы.

Я планирую вливаться в практику постепенно — чувствую, что ближайшее время буду готова взять пару клиентов в постоянную терапию и проводить разовые сессии.

Их как раз часто запрашивают в доульстве. Еще у меня появилось желание провести лекцию о доульстве смерти в Москве и, возможно, в рамках своего психологического образования сделать исследование о смерти. Желаний много, одно я знаю точно: я планирую и дальше изучать эту тему.

Нельзя думать, что доулы не боятся смерти

Чем конкретно и кому я могу быть полезна? Доула заботится о душевном комфорте умирающего и его близких, учитывает физиологические и психологические аспекты умирания и бережно направляет своих клиентов — сопровождает людей в умирании и горевании.

В этот процесс может входить все, что беспокоит умирающего и тех, кто сталкивается с утратой. Это может быть составление сценария умирания — планирование, если такое возможно, последних месяцев и дней человека, способа погребения, того, что будет происходить после похорон, продумывание ритуалов, обозначение, кому будут переданы пароль от соцсетей, и даже помощь в решении юридических вопросов.

Еще доула работает с проектами наследия — если умирающий хочет трансформировать свой жизненный опыт во что-то памятное и оставить результат родным. Это может быть, например, книга, фильм, фотоальбом, высадка деревьев с близкими — что угодно по желанию человека и его родных, что оставит конкретную память о нем.

Клиенты доулы не только люди с терминальным диагнозом и их близкие, но и любой человек, который хочет в той или иной форме честно поговорить о смерти, но не знает с кем. Исследовать свою смертность в безопасном пространстве, где ему никто не скажет: «Ой, ну давай не будем о грустном, смотри, какой сегодня день солнечный!»

Потенциальные клиенты доулы — все, кто столкнулся с какой-либо значимой утратой: перинатальные потери (аборт, выкидыш, неудачное ЭКО), смерть любимого питомца, потеря работы, дома, внутренних опор, развод.

Еще, например, если человек не смог присутствовать на похоронах близкого, это очень тормозит процесс горевания и принятия утраты, и доула может устроить импровизированный ритуал прощания или отдельных символических похорон.

Есть потребность в духовной практике и ритуалах, но нет понимания, как это можно сделать? С этим тоже может помочь доула смерти. У нас есть принцип: мы не оцениваем тяжесть утраты. Она субъективна, и это важно всегда учитывать.

Как и во многих других профессиях, у доул есть специализация. Например, у работы с людьми, которые потеряли детей или взрослых в результате суицида, своя специфика.

Есть доулы, которые больше включены в психические процессы умирания и горевания и не работают с физиологией, есть те, которые могут провести ритуал омовения тела и помочь в быту. У доулы нет четких сценариев, она полностью идет за пожеланиями людей.

В России на базе Death Foundation есть реестр доул смерти. Там можно подобрать специалиста по своему запросу. Все они практикуют на разных языках и живут в разных странах. Минимальная стоимость сессии с доулой — примерно 3 тысячи рублей. Есть волонтеры и те, кто практикует за донаты.

Доула — это прежде всего друг, а не кто-то выше по иерархии, кто будет говорить вам, что делать. Ее задача — создать такое пространство, в котором человек может спокойно исследовать свой опыт и проявлять себя так, как ему комфортно здесь и сейчас.

Напрашивается сравнение с психологом? Доула отличается тем, что, в отличие от психолога, который стремится улучшить состояние клиента, вытащить его из ямы, она просто сопровождает человека в процессе всех его чувств и принимает его и их.

Это специалист, который очень хорошо умеет контейнировать и просто быть опорой — в этом ключевая разница. Кстати, иметь медицинское или психологическое образование, чтобы стать доулой, необязательно.

Нельзя считать, что доулы не боятся смерти. Я знаю, что меня не станет, но не знаю когда и по какой причине. И эта неопределенность меня пугает. У каждой из нас есть свои страхи. Меня, например, пугает, что я лишусь радости и всего хорошего, что имею. Но именно это понимание позволяет мне жить на полную и не ограничивать себя в мечтах.

Сложно сказать, сколько доул сегодня практикует в России, но, учитывая количество выпускников за последние годы там, где училась я, пара сотен наберется. Наши коллеги из США сильно продвинулись в распространении этой профессии.

Там она частично внедрена в систему паллиативной помощи. Доулы могут официально работать в государственных больницах и получать зарплату. У нас на постсоветском пространстве все происходит гораздо медленнее и доульство это что-то на уровне договоренностей. Доулы волонтерят в хосписах, например. Какие-то руководители хосписов больше идут на контакт, какие-то меньше. Я бы очень хотела, чтобы доульство было внедрено в российскую паллиативную систему.

Четкой статистики, как часто люди обращаются к доулам, тоже сейчас нет. Люди еще не привыкли и к активному смертьпросвету в медиа. Эта тема со всех сторон табуирована, но я верю, что профессия станет востребованной.

Там, где начинается открытый разговор, стирается стигматизированность. Отношение к смерти сегодня у людей в нашей стране я бы описала как бутон, который со временем раскроется, или как ледышку, которая постепенно оттает. Мы постепенно размораживаемся.

Я поняла одну важную штуку: любовь к горю и понимание горя — это любовь к жизни и следование ей. Не в смысле что я очень хочу горевать. Это скорее про принятие всех своих состояний, которое дает ключ к огромному спектру чувств. Представим его. Если мы отвергаем или блокируем страх смерти, возможность отгоревать, мы лишаемся доступа к чувствам по ту сторону спектра. Мы лишаемся яркости жизни.

Смерть — это часть жизни. Что вы ощущаете, когда читаете это? Для меня это про то, что человек должен быть настоящим на всех этапах от рождения до смерти. Часто мы включаем в жизненный цикл только рождение и саму жизнь, а о смерти думаем как о нелепом ее прерывании.

Мы заботимся о себе в жизни, покупаем новую одежду, строим планы, но у нас нет никакого плана на наше финальное событие. Я предлагаю включить смерть в цепочку этого цикла и подумать о том, как бы вы хотели встроить ее именно в вашу картину мира. Ведь все мы там будем.

Фото: личный архив