«А потом я начала глотать таблетки каждый день». История связи стремления похудеть и наркотиков

Журналистка Дженни Валентиш почти 20 лет — с раннего детства — была зависимой. Алкоголь, наркотики, секс и т. д. Почему так? Она написала книгу ответов — «Зависимая. Реальная история выздоровления», где предельно подробно рассказала о становлении этих зависимостей и их обстоятельствах. Это отрывок из нее. Он о том, как близки и похожи РПП и наркомания.

Самая большая проблема при сочетании — или, как говорят в медицине, коморбидности — расстройства пищевого поведения и наркомании заключается в поиске соответствующего лечения. Во-первых, потому, что люди с расстройством пищевого поведения часто скрывают этот факт или боятся набрать вес, а во-вторых, потому, что найти учреждение, где лечат обе проблемы, когда они уже находятся на запущенной стадии, в Австралии, например, чрезвычайно трудно.

Начнем с первого: женщина, использующая стимуляторы и обнаружившая — случайно или специально, — что они позволяют похудеть, может бояться отказаться от них. На сайте по минимизации вреда Bluelight одна пользовательница описывает свою нерешительность, когда понадобилось бросать метадон.

«Когда я попыталась бросить во второй раз и потолстела почти на два размера, я прямо испугалась, — пишет она. — Кому-то покажется, что это мелочь, но это серьезная проблема, которая действительно вносит свой вклад в то, что я не решаюсь бросить, несмотря на вред метадона».

Некоторые наркологи, у которых я брала интервью для этой книги, описывают, как пациентов «разносит в завязке» — это совместный эффект отказа от наркотиков и резкого перехода на обильное трехразовое питание. Гленда Милн из женского реабилитационного центра «Гатри хаус» в Сиднее говорит, что ее персоналу приходится отслеживать поведение пациенток во время приема пищи.

«Они не едят, — говорит про них Милн. — Наркотики дают стройную фигуру, и им это нравится. Конечно, когда они слезают с наркотиков и начинают набирать вес, у них появляется новый поведенческий комплекс, который говорит: „Не буду есть, буду принимать слабительные“. Они вовсе не обязательно были раньше анорексичками, просто теперь осознают, что поправились, и им это неприятно».

И еще одна общая черта между расстройствами пищевого поведения и наркоманией — склонность скрывать проблему от себя же. Очень часто человек недостаточно честен относительно масштабов происходящего ни с самим собой, ни с врачами.

В ходе одного исследования 2008 года респонденты с расстройствами пищевого поведения сообщили о разнообразных стратегиях, которые они применяют, чтобы скрыть свои привычки от других. Они также не распознали применимость рисков для здоровья, перечисленных в опросе, к себе и занижали перед самими собой частоту своего поведения.

Вальтер Вандерейкен в журнале Eating Disorders Review подытожил: «Исследованию отрицания мешает недостаток единодушия в вопросе, сознательно оно или бессознательно, являет ли собой характеристику или состояние, признак психологического беспокойства или функциональный механизм, позволяющий справляться».

В своих мемуарах «Как полностью исчезнуть: О современной анорексии» (How to Disappear Completely: On Modern Anorexia) журналистка Келси Осгуд пишет: «Мне никогда не приходило в голову попытаться похудеть более здоровым способом или стремиться к „красивому“ телу. Я хотела быть отвратительно худой».

Осгуд рассказывает, что в больничных палатах всегда есть какая-нибудь «лучшая анорексичка», подобно тому как на собраниях Анонимных Алкоголиков, где я бывала, шутили на тему «лучшего алкоголика».

Я гордилась тем, что не раз взламывала шкафчик с выпивкой, а девушки, живущие с анорексией, обучаются приемам вроде втирания супа в деревянную столешницу, что очень осложняет для персонала отслеживание приемов пищи. Это тайная радость победы над кем-то, удовлетворение от того, что удалось перехитрить другого.

Перейдем ко второй проблеме — невозможности найти лечение: женщины, у которых развились одновременно тяжелая зависимость и анорексия, могут оказаться в смертельной ловушке. Если им не удастся найти соответствующий больничный уход или специализированную частную клинику, то в состоянии интоксикации их, скорее всего, не возьмут в отделение для больных расстройствами пищевого поведения, так как там нет необходимых средств лечения или персонала, обученного иметь дело с абстиненцией.

И наоборот, человека с критически низким индексом массы тела не возьмут в большинство наркологических клиник, так как в этих учреждениях не имеется соответствующей медицинской базы и страховая оплата не предполагает лечение тяжелых расстройств пищевого поведения.

Возможных исходов два. Первый — солгать о тяжести своей зависимости и искать лечение в клинике, специализирующейся на расстройствах пищевого поведения, а с зависимостью бороться самостоятельно. После выписки такие пациентки часто срываются, потому что их зависимость не лечили.

Второй — когда женщина с менее заметным расстройством пищевого поведения начинает с лечения зависимости. Но подобные метания между двумя видами лечебных учреждений означают, что в лучшем случае страдания пациентки продлеваются, в худшем же — затягивание процесса может стоить ей жизни.

Что же делать? В идеале — выявлять расстройство пищевого поведения, пока оно еще не настолько серьезно, чтобы наркологические клиники отказали в лечении. Следует проводить скрининг расстройств пищевого поведения у новых пациентов, обращающихся в центры лечения алкоголизма и наркомании, или же при их обращении к своим врачам общей практики — в первую очередь потому, что у таких расстройств, как булимия, соматические проявления не всегда очевидны.

Для скрининга существуют тесты, такие как опросник на выявление расстройств пищевого поведения (Eating Disorder Examination Questionnaire, EDEQ) и тест SCOFF:

• Sick (в пер. с англ «больной»): Вы вызываете у себя рвоту, ощущая, что переели?
• Sick (в пер. с англ «контроль»): Вас беспокоит утрата контроля над количеством съеденного?
• Fat (в пер. с англ «толстый»): Вы потеряли больше шести килограммов за три месяца? Вы считаете себя толстой, хотя другие называют вас худой?
• Food (в пер. с англ «еда»): Вы бы сказали, что пища главенствует в вашей жизни?).

Согласно докладу Национального центра по борьбе с зависимостями, особенно важно проводить скрининг пациентов, потребляющих большие количества кофеина, курящих, девочек пубертатного возраста, спортсменов и тех, кто принимает лекарства против задержки жидкости и отеков или вызывающие рвоту.

Донна Рибтон-Тернер — директор клинической службы наркологического и просветительского агентства «Реджен» в Мельбурне. Она рассказывает мне, что к ее консультантам приходит много людей с недиагностированными РПП, поэтому разговор о питании жизненно важен.

«Наш опыт свидетельствует, что люди раскрываются только тогда, когда пробыли в клинике некоторое время и у них возникло доверие к ней, — говорит Рибтон-Тернер. — Будет эффективнее учить консультантов и других работников наркологии выявлять РПП и реагировать на них в рамках своих компетенций, как только терапевтические отношения установлены».

Для женщин с не настолько тяжелым РПП, чтобы оно мешало им лечь в наркологическую клинику, существуют формы терапии, которые подходят для применения в обоих случаях: когнитивно-поведенческая, терапия принятия и ответственности и диалектическая поведенческая терапия.

Они способны укрепить здоровое мышление и найти подход к проблемам, общим для РПП и злоупотребления ПАВ, в числе которых обсессивная поглощенность и компульсивное поведение, эффекты изменений настроения, социальная изоляция и скрытность. Кроме того, пациентку будут просвещать относительно питания, физических нагрузок и сна.

Но между двумя проблемами также существует разница, и в первую очередь — то, что РПП не лечится воздержанием. Вместо этого сами привычки — голодание, объедание, вызывание рвоты, отвращение к собственному телу и негативные мысли — должны заместиться позитивными видами поведения.

А значит, клиники, предлагающие 12-ступенчатый подход, не идеальны для пациенток с коморбидной проблемой. Как отмечает Адриенна Ресслер из американской сети клиник по лечению РПП в журнале Social Work Today, при 12-ступенчатой терапии пациента учат, что аддикция — болезнь и что эта болезнь есть их идентичность. Например, на встрече они представляются словами: «Меня зовут _________, и я зависимый (-ая)».

Однако больному с РПП вряд ли поможет подобное ассоциирование себя с заболеванием. Высока вероятность, что они начнут еще больше страдать от ненависти к себе и их самооценка станет еще ниже, поэтому важно, чтобы они учились отделять свою личность от болезни.

Не менее важно, чтобы человек с РПП почувствовал собственную значимость после многих лет страданий от низкой самооценки, что противоречат методу 12-ступенчатой терапии, при котором контроль передается Высшему Авторитету.

Как я собираюсь показать в главе 15, вопросы женского психического здоровья могут быть настолько сложными — часто сочетая психотравмы, наркоманию и РПП, — что отчаянно нуждаются в холистическом подходе либо в пределах одной клиники, либо путем укрепления взаимодействия между разными клиниками. Помимо непосредственного, неотложного лечения нужны еще службы долгосрочной поддержки.

Смогла ли Эми Уайнхаус хотя бы после смерти сделать что-то для решения погубивших ее проблем? В Лондоне в память о ней был основан «Дом Эми». Он финансируется из Фонда имени Эми Уайнхаус, и им управляет жилищная компания «Центра».

Женщины моложе 30 лет могут жить там в течение двух лет, обучаясь долгосрочным навыкам преодоления. Некоторые из них были бездомными, другие приходят из тюрем, третьи просто явились туда сами. У большинства, как и у Уайнхаус, коморбидные РПП и наркологические проблемы.

Держа все это в уме, догадайтесь, что стало моим новым хобби после того, как я бросила пить? Не осознанность. Не физкультура. Я начала совать пальцы в горло. В то время я просто этого не понимала. Как можно не заметить, что вы стоите на коленях в туалете? Хороший вопрос. Думаю, вам просто кажется, что это имело место раз или два, словно при серийной фотосъемке.

Иногда я признавалась себе, что вызываю рвоту, когда испытываю дискомфорт от переедания или съела что-то, что мне не зашло (а не заходило мне все), но только когда я обнаружила, что за два месяца похудела на два размера и мне постоянно приходится отбиваться от встревоженных расспросов, я была вынуждена осознать, что вцепляюсь в сиденье унитаза по два раза в день. Тогда я немедленно прекратила, чем была очень довольна. Пока не заметила, что каждый день глотаю кодеин.

Чтобы заметить это, понадобился офисный переезд. Таково сокрытие правды от самих себя. Я выдвинула ящик стола, чтобы выгрести его содержимое, и обнаружила шесть полупустых упаковок таблеток от кашля, причем не могла вспомнить, как их покупала.

В сумочке у меня обнаружились еще упаковки, дома тоже — как оказалось, невинно припрятанные в аптечке. Покупку первой я помнила. На носу у меня был музыкальный фестиваль, где мне предстояло тусоваться восемь часов без поддержки алкоголя или наркотиков.

Принять эти таблетки, сочетание кодеина с бодрящим псевдоэфедрином, будет чем-то вроде минимизации вреда, рассуждала я, так как они минимизируют мою потребность нервно курить сигарету за сигаретой.

637 ₽

«Зависимая. Реальная история выздоровления» , Дженни Валентиш

Купить

Добавить отзыв

С тех пор, по-видимому, я время от времени забегала в аптеку, но не так уж часто. Я предположила, что по утрам, собирая сумку на работу, оставляла таблетки дома — поскольку они, разумеется, были мне не нужны — только для того, чтобы заскочить в аптеку чуть позже, выбежав за третьей чашкой кофе.

Возможно, я убеждала себя, что мне нужны тампоны, витамины или что-нибудь еще. От кодеина я расчесывала кожу до крови. Моя энергия была на нуле, мозги включались с трудом. Все это я приписывала какой-то новой пищевой непереносимости и исключила глютен.

Забавно, как работает отрицание, но неудивительно, что, лишившись одного механизма адаптации, вы ищете другой. Теперь я слежу за собой… и порой пугаюсь.

Фото: Shutterstock