Это вам не Хогвартс: как выживали в институте благородных девиц
Смольный открыла Екатерина Великая (потому что она реально Великая), и при ее жизни там все было неплохо: даже преподавали физику и математику на достойном уровне. Нo к XIX веку образование сильно просело. Воспитанница Софья Хвощинская вспоминала, что некоторые выпускницы, пройдя курс истории в Смольном, на полном серьезе считали, что Александр Невский — это польский король.
Также ужесточилась дисциплина: институт благородных девиц превратился в нечто среднее между колонией строгого режима и армией, с той разницей, что по большим праздникам девочкам полагались балы.
Зимой и летом одним цветом
Поступившим в Смольный институт благородных девиц полагалось носить форму. Форма различалась по цветам в зависимости от возраста учениц. У формы (привет всем, для кого это любимая эстетика) был серьезный недостаток.
Открытый ворот платья не предполагал ничего, кроме тоненькой накидки-пелеринки на плечи. А в классах и в самом Смольном температура зимой никогда не поднималась выше 16 градусов. А ночью, согласно некоторым воспоминаниям, в спальнях было холодно, как на улице, температура падала до 10 градусов.
Ночную теплую одежду, кстати, тоже было брать нельзя. Старшим классам полагались корсеты. Если «на свободе» их делали из гибкого китового уса, то в казенных изделиях использовали металлические и деревянные пластины, последние были до такой степени хрупкими, что беспрестанно ломались и впивались в тело. »
Поносишь, бывало, такой корсет месяц-другой, и вся талия оказывается в ссадинах и ранках», — вспоминала в мемуарах писательница и выпускница Смольного Елизавета Водовозова.
Пост, он же голод
К холоду прибавлялся голод: «Мы постились не только в Рождественский и Великий посты, но каждую пятницу и среду. В это время воспитанницы чувствовали такой адский голод, что ложились спать со слезами, долго стонали и плакали в постелях, не будучи в состоянии уснуть от холода и голода.
Этот голод в Великом посту однажды довел до того, что более половины институток было отправлено в лазарет. Наш доктор заявил наконец, что у него нет мест для больных, и прямо говорил, что все это от недостаточности питания», — писала Водовозова.
Однако были и предприимчивые девушки, которые, имея карманные деньги, подкупали сторожа или швейцара, чтобы тот проносил в институт запрещенные сладости или булочки.
Все это добро пряталось в неработающих печах в коридорах, откуда ученицы доставали посылки. Здесь, однако, тоже было непросто: за девушками следило огромное количество персонала, свободно передвигаться по институту было запрещено.
Физические наказания, которых как бы не было
Физическими наказаниями в XIX веке считалось что-то совсем суровое. Например, публичная порка. По воспоминаниям все той же Водовозовой (она окончила Смольный в 1862 году), пороть публично запрещалось. Зато было нечто, что наказанием не считалось — просто было им по факту.
«В то время, которое я описываю, начальство института уже не имело права давать волю рукам: оттрепать по щекам или избить чем попало по голове, высечь розгами, как это бывало раньше, в мое время не практиковалось даже и в младшем классе, но толчки, пинки, весьма чувствительное обдергивание со всех сторон, брань, бесчисленные наказания, особенно в младшем классе, были обычными педагогическими воздействиями».
Также практиковались разного рода унижения: например, если ученица была поймана с запиской, к ее платью на видном месте прикрепляли эту записку, и так она ходила целый день.
То же самое касалось и плохо заштопанного или постиранного чулка: его также демонстративно прикалывали к одежде. За неповиновение заставляли стоять на коленях часами или усаживали за «черный стол» позора.
Маленькие девочки восьми-девяти лет, попадая в незнакомую обстановку, могли от холода обмочиться ночью в кровати. Кара следовала незамедлительно: «Провинившуюся осыпали бранью, кричали, что она опозорила дортуар, и звали классную даму, которая надевала провинившейся мокрую простыню поверх платья, завязывая ее на шее.
В таком наряде несчастную вели в столовую и во время чая ставили так, чтобы все взрослые и маленькие воспитанницы могли все время любоваться ею», — вспоминала Водовозова.
Лазарет как спасение
В больнице при школе было тепло, там лучше кормили, и никто не заставлял вставать в шесть утра ежедневно и умываться ледяной водой. Поэтому туда стремились попасть хотя бы на день.
Взрослые ученицы умели мастерски изображать обмороки: «Взрослые институтки удивительно ловко умели представлять обморок: задерживая дыхание, они бледнели, тряслись, вскрикивали, как будто внезапно теряли сознание, ловко падали на пол, даже с грохотом, не причинив себе ни малейшего вреда».
А те, кому обмороки не удавались, просили за большую цену у сторожа щепотку махорки, засовывали ее за щеки и вызывали рвоту — и все попадали в лазарет и оказывались освобождены от уроков.
Дворянки vs мещанки
Несмотря на, то что все ученицы были обязаны носить одинаковые наряды, до настоящего равенства Смольному было далеко. Институт делился на мещанскую и дворянскую части.
По воспоминаниям Александры Соколовой (одна из лучших выпускниц, 1843—1851), «обидное для детского самолюбия различие сказывалось и в том, что при встрече с любой из нас девочка-„мещанка» должна была первой отвешивать почтительный реверанс, а уж затем отвечали реверансом ей… Даже сад, в который мы выходили гулять, был разделен на две половины.
Зимой сквозь щели в заборе девочки Мещанской половины могли видеть, что только для нас выстилали по аллеям доски, чтобы юные аристократки «не обожгли» ноги о снег». Для «мещанок» не было балов, они не сдавали экзамен в присутствии членов императорской семьи, их не вывозили гулять в каретах.
Всем сдать на занавески! То есть на приданое горничной
Одной из реальностей института были постоянные поборы. На булавки для платьев, на гребешки, в идеале — на собственный корсет, а не казенный, зубные щетки, мыло, расчески — все это девушка приобретала за свой счет. И сдавала регулярно деньги — например, на приданое горничной.
Дело в том, что девушек обслуживало огромное количество персонала. И у всех случались именины, свадьбы и крестины. Было положено скидываться деньгами. А если денег не было — позор. Страшным позором считались бедные родители (не знающие французского!), которые приходили проведать своих детей.
Все свидания проходили в присутствии дежурной классной дамы. Классная дама могла обратиться нарочно к матери, не знающей языка, на французском, для того чтобы дочери стало неловко.
Экзальтация, экстаз и декаданс
От скуки и солдатской муштры воспитанницы спасались тотальной идеализацией и влюбленностью в кого угодно. Из-за отсутствия связей с внешним миром и монастырских правил на роль прекрасного принца годился случайный посетитель, родственник подруги или местный священник.
Влюбленные девушки назывались «обожательницами»: «Наиболее смелые из обожательниц бегали на нижний коридор, обливали шляпы и верхние платья своих предметов духами, одеколоном, отрезывали волосы от шубы и носили их в виде ладанок на груди. Некоторые воспитанницы вырезали перочинным ножом на руке инициалы обожаемого предмета, но таких мучениц, к счастью, было немного».
Считалось хорошим тоном пострадать за свой предмет любви — съесть мыло или мел, к примеру. Звучит как полный идиотизм, но этим увлекались почти все институтки. Самым классным считалось умереть от любви, ну или хотя бы заболеть.
Смольный институт задумывался Екатериной II как место, которое создаст новых женщин — образованных, способных на перемены, тех, кто сможет сам заботиться о себе.
В итоге получилось так, что слово «институтка» стало означать барышню, которая максимально далека от жизни, в течение долгих лет была изолирована от семьи и жила в чем-то среднем между монастырем и тюрьмой. Девушка попадала в большой мир, будучи совсем не готовой к нему, потому что жила по очень странным правилам очень строгого заведения.
Многие выпускницы думали, что приглашение на определенный танец — это «предварительное сватовство». Так, одна девушка даже требовала у своего брата вызвать поклонника на дуэль: тот пригласил ее на танец, а вот с кольцом так и не приехал!
В общем, образование для просвещенных женщин, с одной стороны, было серьезным шагом, а с другой — оказалось впоследствии для большинства выпускниц совершенно бессмысленно потраченным временем.
Больше образов, новостей и историй в наших каналах в Telegram и «Дзен». Подписывайтесь!
Фото обложки: Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images.