Трансформация: Лолита Милявская

Опубликованное в осеннем номере Flacon Magazine интервью Алёны Долецкой с Лолитой Милявской было жестко сокращено и отредактировано. Перед вами — чудом уцелевший подлинник, до которого не добрались липкие лапы редакционной цензуры. Также интервью можно прослушать в аудиоверсии — обратите внимание на звуковую дорожку внизу экрана.

Алёна Долецкая:

Итак, прикинь: у тебя идут кинопробы, остановиться ты, как обычно, не можешь, поэтому пробуешься сразу в несколько байопиков. Первый — о Фаине Раневской. Скажи, ты считаешь ее дивой?

Лолита Милявская:

Я считаю ее гением. К слову «дива» отношусь — с точки зрения сегодняшнего времени — не очень хорошо.

Почему?

Потому что сегодня дива — это нечто прекрасно выглядящее, с лоском, с блеском, дорого. А главное — очень красиво и непонятно, что внутри. Слово «дива» к профессии уже, увы, не имеет никакого отношения.

Но мы все-таки привыкли с тобой к иному представлению о дивах. Лиз Тейлор — дива?

Дива. Но при этом она еще и гениальная актриса. Несомненно.

А ты считаешь, что дива — это скорее опустошение внутреннего мира?

Нет, на сегодняшний день не опустошение, а пустота.

Просто пустота?

Это что-то, реально притягивающее внешне. Вокруг очень много этого слова — и напрочь исчезло слово «гениальность».

Сорочка, собственность стилиста; брюки, USHATÁVA; серьги, Avgvst jewelry

Я знаю, что тебя очень мучили этим вопросом, но тем не менее. Ты вообще не останавливаешься в трудах. Ты снимаешься, ты ведешь, ты пишешь. Для тебя это необходимость или радость — вот эта твоя «трудогонка»?

Знаешь, это сложный вопрос. Потому что, скорее всего, все зависит от гормонального фона. То, что это труд всю жизнь, я не отрицаю. Труд, который приносил много радости, а потом принес большую усталость и на какой-то момент ощущение выгорания в профессии. Остановка — для того чтобы это осознать, и во время этой остановки — это все равно труд. И если он не был связан с нивой шоу-бизнеса, то он выражался в том, что я начинала что-то красить в квартире, ставить панели. Добиваться из дешевеньких пластиковых ощущения реставрации XVII века деревом. И все закончилось шваброй, моющими средствами, разъедающими руки, не сдаванием в химчистку определенного количества свитеров, а стиркой вручную, познанием мира технологий в области изобретения складного таза. То есть я себя лечила периодически. Но я себя заставляю трудиться. Я редко загораюсь от чего-то. Сейчас.

Ты опять на телике — тебя там много.

Ну нет, сейчас другой телик. Я больше пошла в платформы.

Почему ты, как мне кажется, крупная комическая актриса, певица, стендап-комик и так далее, — почему ты не запускаешь свою платформу, свой ютьюб?

Тут сказывается лень. Знаешь, по той же причине я не участвую в политической деятельности. На все нужно иметь силы. Нужно иметь энергию, которой у меня за 35 лет работы все меньше и меньше. Я расходую ее точечно. Когда я точно, как свой собственный продюсер, понимаю, что мне надо будет нанять команду, вникать во всю экономику, иначе деньги уплывут — а деньги будут моими, — я думаю: «Нафига мне все это надо!» И плюс я должна еще шевелить мозгами в кадре. С другой стороны, я пересмотрела много всего и поняла: чтобы сейчас зайти на эту ниву, нужно обнаглеть и придумать что-то свое. Даже если оно сразу не пойдет. Но это точно твое, это точно то, чего еще не было. Поскольку вокруг всего очень много, я понимаю, что не успеваю за молодым поколением. Но и не пытаюсь за ним угнаться. Я живу в согласии с собой. В том смысле, что если мне сегодня понравился проект, я приму в нем участие. Если я не могу его развивать самостоятельно, я не буду его развивать. Во мне нет таких амбиций. Поэтому я не делаю свое. Свое же надо делать не просто для того, чтобы удовлетворить какие-то амбиции, но еще надо думать об экономике. Если ты на этом не зарабатываешь, то это «свое» прогорит.

Ну, ты же видишь, что и Дудь, и Шихман, и Пивоваров с его «Редакцией» собирают довольно много рекламы. Это заработок. Ты — очень тонкий психолог, хорошо относишься к людям и, даже когда относишься к ним плохо, всегда можешь им сказать почему.

Да, я пытаюсь аргументировать, особенно — если пьяная. (Смеется.) Честно высказываю негативное мнение, только когда выпью. И о человеке плохо я говорю, только когда я выпью и в глаза. Когда я трезвая, мне не всегда хватает смелости назвать его дерьмом. Ну, я должна подготовиться. И у меня это очень логично получается — так, что на меня практически не обижаются. (Смеется.)

Все, кого ты перечислила, — люди с высочайшей степенью подготовленности, они не просто так попали на платформу. У них большая школа, прекрасные учителя, о которых они помнят и которых они благодарят. Я же развивалась на ниве «микрофон, сцена, канкан». В общем, без четвертой стены. Я не очень верю в существование Юлия Цезаря в этой области. Перейти мне в другой жанр, занимаясь собственным производством, — невозможно. Меня останавливает экономика. Объясню. С возрастом происходит такая штука: да, всех денег не заработаешь, но и потерять те деньги, которые ты заработал, уже не хочется. Их тяжелее зарабатывать — только потому, что у тебя меньше сил. Я поэтому стараюсь не лезть туда, где я точно могу прогореть.

В одном интервью ты сказала, что грим мешает восприятию. И ты действительно одна из тех редких звезд, которая позволяет себе появляться и в серьезном гриме, и без него вообще. Что для тебя грим?

Меня так учили в институте, и я запомнила на всю жизнь и знаю, что в принципе это очень хорошая вещь для того, чтобы суметь перевоплотиться. Грим — то, что тебя закрывает. Это ощущение пиджака, который ты надел, и, в зависимости от того, каков этот пиджак, ты в нем себя так и чувствуешь. Высший пилотаж — делать все то же самое, но без грима. Поэтому я на всю жизнь запомнила фразу Анни Жирардо, которая сказала: «Я горжусь каждой своей морщинкой». Несмотря на то что я не следую ее принципам и у меня есть пластическая операция, я все равно стараюсь делать все, чтобы не убить мимику. Лишний раз что-то не подкалывать, чтобы лоб был живой и брови тоже. Но нижняя часть лица провисает — я должна была ее прооперировать. Даже операция на веках облегчает работу со мной визажистам, потому что в противном случае тебя гримируют 1,5 часа. А я не могу, когда меня — особенно перед работой — трогают. Не могу, когда между дублями поправляют грим. Не могу психологически. У меня ощущение, как будто я только нанесла поталь, она еще не высохла, а меня уже пытаются протереть. Может быть, это не очень профессионально, но возникает ощущение, что я не вошла в образ, — а я должна в нем закостенеть.

А в каждодневной жизни?

Вообще не пользуюсь. Ни в инстаграме, ни на улице. На улицу хожу, за молоком, за сигаретами — вообще без грима. С одной стороны, лень, но я придумала себе хорошее оправдание. В косметике столько химии — и столько химии мы потребляем каждый день в виде продуктов, — что я подумала: еще одна химия на моем лице будет лишней.

Жакет, Uniqlo U; рубашка, винтаж, CREAM; платок, винтаж, Past Perfect

Чем из средств по уходу ты пользуешься?

Всем, что есть. Ты не поверишь. Нету специально подобранных кремов, специально подобранных масок. Есть очень много масок, очень много кремов, потому что у меня контракт с одной компанией косметической. И все это в результате большими партиями оставалось у меня дома. Пришлось купить холодильник для этого дела. Я обзавелась холодильником на карантине, составила туда все баночки. Все, что сгнило, я выбросила: обнаружила кучу кремов, которые никогда не были открыты, а они уже расщепились, развонялись. Раньше, при коммунистах, я знала место назначения этого — обувь! Все, что пропало для лица, помещалось сначала на руки, а если уж на руки не подходило, то очень хорошо шло для обуви.

Стопы, да?

Нет! Сапоги, туфли! Кремы всегда доходили до своего назначения — они что-то увлажняли. Теперь я поняла, что их так много, а обувь стала тряпичной — и увлажнять ее больше не надо. Теперь у меня баночки расставлены везде. Несколько баночек стоит у кровати, несколько на кухне. Единственное — я всегда путаю, что перед чем. Залезла в крем, а это сера, а потом оказывается, это не сера — это под глаза. Ну, ничего, намажем все. И я хочу сказать тебе, что эффект — сумасшедший. Главный вывод, который я сделала, — что просто надо пользоваться. Не забывать. И чем больше, тем лучше. У меня всегда была сухая кожа, а теперь она у меня увлажненная донельзя. Меня спрашивают: а что вы делаете? Я делаю просто все. Вот все, что нашла в квартире, все нанесла на лицо.

У меня даже в дамской сумочке, где обычно легко было найти молоток, но никак не крем, появились таблетки от поноса (на всякий случай) и какой-нибудь крем. Я могу ехать в машине, выдавить — моим рукам надо что-то делать.

Горжусь тобой!

Сейчас меня будут ненавидеть все косметологи мира со всеми их «это ночной, это дневной».

Ты еще на японскую не перешла косметику?

И японская, и корейская. Но не многоступенчатая. К такой косметике необходим чувак не ниже статуса Абрамовича. Поэтому я до шестиступенчатой не дошла. Эти ракеты со мной не летают.

Ты часто встречаешься с хейтерством. Я знаю, что ты меняла к нему отношение. Где-то ты упражнялась в своем замечательном остроумии, где-то молчала, где-то давала сдачи. Что ты сегодня об этом думаешь? Ведь пошло из людей немножечко говна.

Я бы не сказала, что это из людей пошло. Дело в том, что хейтерство — это определенный вид заработка, и когда ты начинаешь это понимать… Это специально проплаченные люди, и они появляются у тебя в том или ином количестве в зависимости от заказа. Ты можешь заказать на меня, если я тебе сильно не нравлюсь. Стоит это недорого — приблизительно 5 рублей за один высер. Как правило, они идут группами — у них нерест. В час приходит 3–4 — это дешево. Это когда кто-то из знакомых с тобой людей. Когда речь идет о политике, то тут все глобальнее. Все страницы превращаются в хейт, и пробиваются нормальные люди сквозь это. В принципе на это никак я не реагирую.

Как ты думаешь, долго ли жить «Инстаграму» и всем этим соцсетям?

С появлением «ТикТока» ты понимаешь, что куда-то ты уже не вписываешься. У меня есть там страница, но она мне нужна исключительно для бизнеса. Например, у меня контракт с Universal, и он в том числе размещает и в «ТикТок», мы размещаем песни. Снимать что-то специально для «ТикТока»? Я посмотрела аудиторию: 12–13 лет либо очень пьяные люди, без зубов, орущие всякое. Мне показалось, что ни та ни другая аудитория — хотя она моя, — мне не очень сейчас интересна. Я не хочу с ней заигрывать.

Я привыкла к «Инстаграму» — я никогда не была в «Фейсбуке», в «Одноклассниках». Мне нравится «Инстаграм». У меня нет пароля от инстаграма — я не могу мгновенно разместить что-то. Это делает человек, который со мной много лет и занимается этим. Он иногда исправляет ошибки грамматические. Потому что ввиду изменения разных правил — а иногда и Т9 помогает изменить какое-то слово, — может получиться абсурд. Поэтому у меня нету этого кода, я мгновенно не могу ничего разместить. И слава богу!

Манто, серьги и перстень — все Windsor Archive; колье, Anna Dello Russo x H& M

Сейчас тебя начнут готовить к новому образу. Расскажи, кто для тебя Элизабет Тейлор — помимо того, что она действительно великая актриса?

Я не могу ее рассматривать отдельно от истории с Ричардом Бертоном. У меня есть две любимые пары: Есенин и Айседора Дункан и Лиз Тейлор и Ричард Бертон. Истории совершенно разные. И здесь та самая история любовная, которая закончилась в любом случае, но не закончилась внутри каждого из них. Я в этом уверена на 100%. Какие бы браки потом ни последовали, это самая большая история страсти и в то же время любви. Страсть помешала остаться [вместе] на всю жизнь. Поэтому такое количество желаний развестись и заново сойтись. Это вообще интересная история двух гениальных людей, которые друг без друга жить не могли, судя по всему, до последней минуты. Мне было очень интересно наблюдать за тем, какова была их настоящая жизнь. Сколько убытков они принесли, помимо прибыли, разным отелям, съемочным площадкам. «В этот день съемка закончилась в 12:00, команда была наказана простоем. Простой составлял тысячу долларов, что в переводе на сегодняшний курс 100 тысяч рублей». Тем не менее я эту парочку люблю. Они мне позволяют чувствовать себя святой. Мне не дорасти.

Я только один раз в Four Seasons в Нью-Йорке (на самом деле в Лос-Анджелесе. — Прим.ред.) побила номер — и то не сильно.

Ремонтировать его не надо было. Вызвали полицию. Я голая открыла им номер…

И тут ты, как Раневская, должна была сказать: «Вас шокирует, что я курю?»

Я спросила, не хотят ли они меня тр\*\*\*\*ть. Они извинились и ушли. Они поняли, что я очень разъярена. (Смеется.) Я таким образом разводилась. Поэтому я побила какие-то картины, порвала подарки, которые у меня от него были, — там были шляпы с перьями, и перья летали по номеру. И вот пришли два потрясающих полицейских. Дальше пришла моя подруга, и я легла спать. Так вот, после прочтения книги я себя простила и поняла, что святая.

Тем не менее ты восхищаешься браком, который был построен на страсти?

И любви. Ни одна страсть так долго не длится. Ученые определили, что от трех месяцев и до трех лет. А у них все это длилось гораздо дольше. И потом, Лиз Тейлор никогда не отличалась распутностью, и ее первый брак закончился не по ее вине, а со смертью ее мужа — она его достаточно сильно любила.

Как правило, это путь в никуда.

Но каким гражданином страны она оставалась до конца! Только благодаря ей Рейган дал возможность легально ввозить препараты от ВИЧ и СПИДа, разве нет?

Ну, потому что она — первая женщина, которая легла в постель к ВИЧ-зараженному и показала, что ничего в этом страшного нет. Сколько знакомых и у меня есть ВИЧ— инфицированных, с которыми мы целуемся при встрече. Если бы не та самая Лиз Тейлор, я бы тоже, наверно, испытывала страх: подавать руку или нет. Мы сейчас боимся опять целоваться, потому что коронавирус. И СПИД нам не кажется таким страшным: люди поддерживают прекрасный образ жизни. И, поверь мне, у них цвет лица часто лучше, чем у нас с тобой.

То, что ты довольно часто высказываешь, граничит с тем, что называют «современный феминизм». Ты считаешь себя феминисткой?

Нет, и феминистки меня тоже не считают феминисткой. Потому что есть вещи, с которыми я не согласна. Во-первых, я не согласна со всем, что происходит с харассментом. Если так пойдет дело дальше, то мы перестанем заниматься сексом.

Да! И это большая проблема. Как-то раньше все было просто. А теперь мужик боится, что на другой день она, проснувшись, скажет, что ее, собственно, изнасиловали. Так вот, я на стороне тех женщин, у которых повышенное либидо, и им это нужно. И не всегда один партнер на всю жизнь. А теперь они останутся не у дел. Тогда считайте меня феминисткой — я за права этих женщин. В феминизме мне не нравятся разные перегибы, как и во всех других течениях. Вообще это большой минус, когда женщина все сама. Она уже ломовая лошадь. Я все сама, все умею и когда-то на 8 Марта подарила себе дрель — в этом ничего прекрасного нет.

Мне нравится, когда мужчина открывает женщине дверь, когда он подает ей руку из машины. Это не значит, что в этот момент ее права не уважают. Мне кажется, это дело воспитания. А вот когда аннулируются понятия воспитания и этикета, для меня это страшно.

Ты же видишь, что происходит с новой этикой, которая повлекла за собой изменения в новом этикете. Не без перегибов. Где та золотая середина?

Мне кажется, что с тех пор, как во всем мире убили образование, — а его, похоже, везде поубивали, и делали это последние десятилетия, — мы все это и получили. Я все-таки придерживаюсь тех правил, на которых выросла. И требую этого же от окружения.

Кто ее никогда не убирал, тот так и будет гадить и сверху бросать мне бычки. С возрастом, наверное, это пришло — я больше не хочу переделывать мир. Я его уже приняла таким, какой он есть. И контролировать каждое слово я тоже не хочу. Я не могу сказать, что мне сильно за это достается. Наверно, я такой была всегда, и ко мне как-то попривыкли.

Сейчас все извиняются. Как ты относишься к этому?

Есть болезни роста, которые нужно преодолевать. Я абсолютно точно верю в апокалипсис и в то, что раз в какое-то время происходит смена формаций, управлений, а также популяции. Все же в истории описано. Если ты хоть как-то ее учил, то ты понимаешь, что этого не избежать. Поэтому любая цивилизация гибнет в определенный период. Я всегда была противником того, чтобы кухонная плита отличалась электроникой. У нее должно быть «Выкл.» и «Вкл.».

Вся эта техника в результате и привела к тому, что информация губит. В больших количествах, ненужная совершенно. Так же как большое количество функций в телефоне. Недаром же существуют до сих пор люди — и знаменитые люди, — которые ходят со старыми аппаратами. Они себя берегут — не потому, что они такие ретрограды.

Я думаю, что очень много людей сошло с ума от той самой информации, которая все время держит организм в стрессе. Они уже не понимают: добро, зло, нужно, не нужно, — и все находятся в агрессии. И объяснять таким людям, что хорошо, а что плохо, смысла не имеет. Пусть они своими кланами живут, и рано или поздно это обострение пройдет. Но, как говорил Некрасов, «жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется — ни мне, ни тебе».

А вот как ты считаешь про себя: тебе есть перед кем извиниться?

Как правило, я делаю это сразу. А чтобы я извинялась перед всем человечеством? Я считаю, что мне не за что. Там, где я наскандалила или кого-то обидела, я могла, конечно, придумать себе разные оправдания. Но наступало Прощеное воскресенье, и я набирала номер и считала себя свободной от обязательств.

Психологи говорят, что разрушать себя долго чувством вины тоже нельзя. Я не говорю сейчас о каких-то больших проступках — я о какой-нибудь мелочи, неосторожном слове. Что может быть не мелочь, но тем не менее. По крайней мере, становиться на колени и целовать чьи-то ботинки мне не приходило в голову. За собой такой вины я не чувствую.

Мне повезло — у меня компания интернациональная, и никогда в ней не было ни националистических разговоров, ни каких-то разговоров, уменьшающих чью-то диаспору или ориентацию. Мои друзья никогда от меня не скрывали ни ориентацию, ни свою жизнь. Я не скрывала свои разные пробы в жизни. Они могут больше ни с кем не делиться, но я — те уши, которые всегда к их услугам. И главное — что потом я никуда это не ношу.

Ты веришь в отношения на всю жизнь?

Раз они есть — значит, они бывают.

Сколько раз ты заходила в отношения на всю жизнь? Пять у тебя мужей было?

Нет, четыре. Один брак — фиктивный — не беру в расчет. Который просто основан на продаже комнаты в коммуналке. Четыре брака, но из этих четырех, наверное, только два раза я верила, что это на всю жизнь. Один — по молодости, институтский. Тогда у нас у всех была установка, что надо выйти на всю жизнь. Нас так воспитывали. Второй раз я верила, что с моим партнером Цекало уже можно и не любить — просто жить в отношениях. Но так же живут все! Тут главное — работа, уже есть быт: это должно быть на всю жизнь. А дальше я не думала.

Кстати, почему не получилось с Цекало?

Я думаю, потому же, почему и со всеми остальными не получилось. Потому что партнера надо выбирать равного. Всегда у меня была одна и та же ошибка — я ее совершала много лет.

Ты за Милявского вышла замуж фиктивно. Почему ты сохранила фамилию мужчины, который ничего, кроме комнаты в коммуналке, тебе не оставил?

Во-первых, у нас сохранились прекрасные отношения. Я дружу с его женой, и мы близкие подруги. С Виталиком мы общаемся периодически, но я очень люблю эту семью. С другой стороны — я и сама шутила на эту тему, что единственный раз я поменяла фамилию, взяв фамилию фиктивного мужа. И больше мне в голову не пришло поменять. Кстати, это всегда обижало всех остальных, с кем я была в отношениях.

Во-вторых, я с ней срослась. Мне кажется, она мне идет.

У тебя менялись музыкальные предпочтения, вкусы?

Я выросла на джазовой музыке. Мне просто нравилась хорошая музыка. Когда я заходила в клуб, то, конечно, когда мой организм выдерживал долбежку, она меня вполне устраивала. Но только в клубе. Потом пришло время, когда все уже собирались поговорить, и музыка в клубе тебя раздражала. Мы перешли в рестораны. Когда в ресторанах появилась музыка чуть громче, чем хотелось бы, мы перешли в кафешки. Теперь опять на кухне.

Моя любимая станция на сегодняшний день и уже лет десять — станция, которую держит семья Фрэнка Синатры, радио Jazz. Вообще, траву я всегда кошу под Синатру. У меня есть все его диски. Я ношу дисковод, ставлю диски — и Синатра у меня играет на весь участок. На все село.

Мы говорили с тобой о любимых твоих женщинах и о том, что в любимчики из мира большого бизнеса попадают женщины типа Тейлор, типа Уайнхаус, типа Адель. Как ты думаешь, почему именно они составляют линейку твоих любимчиков? За какие качества твоя душа к ним тянется?

Они живые. Они не искусственные, они очень талантливые — на грани гениальности. Они все чуть порочны, с точки зрения выхолощенного социума. Хотя социум гораздо порочнее, чем те личности, о которых мы говорим. Они просто — открытая рана. Поэтому они могли передать все — глазами, голосом, жестом. Все то, что чувствуют миллиарды людей. И они не боялись это делать. Они жили на всю катушку — если любили, то любили.

Платье, Roma Uvarov Design; пояс, собственность стилиста

В одном интервью ты сказала, что Эми себя сожгла изнутри. Чем?

Это категория недолюбленных детей. А еще гении — они же принимают решения, я так думаю, осознанно. Наверное, ее можно было бы успокоить, утихомирить, но у нас бы не было той самой Эми Уайнхаус. И того самого «Клуба 27» не было бы. Все эти люди по-другому не могут творить. Они между творчеством и выплеском энергии выбирают разрушение, а не какую-то размеренную жизнь. В принципе, это произошло со всеми великими музыкантами.

Ну а как же Мик Джаггер, который все вынюхал, все выкурил, все выпил, а теперь бегает по 8 км с утра и в своем весьма уважительном возрасте продолжает писать весьма неплохие песни и снимать неплохие клипы?

Вопрос в том, что он уже легенда, и легендой он стал тогда, когда все это успевал делать. И потом, он принял для себя решение как человек, который смог оценить все, что он сделал, что он нажил, благодаря чему он получает удовольствие от дальнейшей жизни. Поскольку это группа «выживших», они решили, что лучше жить хорошо. Я уважаю эту позицию — она с определенного времени. Эти люди решили, что они хотят остаться в живых, и они себе решили это позволить. После всего, что было пройдено в молодости, можно заработать такое количество болячек и инсультов как минимум, что не имеет смысла жить. Лучше было бы тогда, в 27. Поэтому, мне кажется, совершенно здравая точка зрения. Раз я выжил, теперь я живу очень аккуратно и именно здорово — от слова «здоровье».

Его деньги позволяют эту роскошь — жить здоровым образом, который стоит очень дорого. Вопрос в том, что, может, ничего гениального больше не написано. Но ему есть что вспомнить — это главное.

Лолита и ЗОЖ — рифмуются?

Мне кажется, никак. Притом что я сейчас веду относительно здоровый образ жизни. Надо сказать, в чем он здоровый: отбой — в 12, в 7 утра подъем. Никаких загулов. Таблетки, которые мне положены по расписанию, — они по расписанию. Их всего две: одна держит холестерин, одна поддерживает баланс сахара. Они перед сном, ничего военного. И дальше все по мере поступления: захотелось сегодня мяса — ем мясо, не захотела — не ем месяц. Захотела хлеб, захотела тортик, он продается через дорогу, — и тортик уйдет за два дня.

ЗОЖ для меня в первую очередь — бег, ходьба, посещение тренажерного зала. Это то, что я ненавижу всю свою жизнь, никогда не делала и делать не буду.

Но для меня то, что со мной происходит, — это уже ЗОЖ. Иначе раньше это был клуб до 6 утра, а оттуда — либо на съемку, либо в самолет, и пошла петь. А сегодня все — в 12 отбой. Поэтому я считаю себя ЗОЖницей. Вопрос в том, что я до 12 успеваю много, но об этом пока умолчим.

Мы начали говорить про то, как ты чувствуешь апокалипсис. Ты чувствуешь, что мир движется к концу. Ты видишь этот вектор вниз? Или он тебе кажется вектором вниз, а, например, твоим друзьям, продюсерам, помощникам, музыкантам так не кажется?

Им всем кажется, как и мне, что это вектор вниз. А когда мы были в возрасте наших детей, то мы не думали о том, что это вектор вниз. Мы не думали при коммунистах, что это был вектор вниз, — несмотря на всех диссидентов, шестидесятников, запреты, аресты. Мы привыкли в этом жить, и они не носили массовый характер сегодняшнего Хабаровска и Беларуси. Для нас многое заключалось в правилах игры. Мы знали, что это делать нельзя, в коммунисты надо вступить, иначе у тебя не будет будущего. Ты можешь в это ни хрена не верить, как не верят все вокруг, но просто этот билет надо иметь. И я восхищаюсь людьми, которые, оказывается, не были в комсомоле, потому что у них какие-то убеждения. Потому что я дочь диссидента, но мне не казалось преступлением мое нахождение в комсомольской организации. Там же были лагеря, КВН, какие-то штуки, которые доставляли радость. Мы не видели в этом идеологии. Был народный театр, были секции — борьбы, дзюдо, во дворе играли в футбол. Были занятия по ОПК. Я научилась вытачивать номерки для всех приходящих. Каждый раз, когда я теперь беру пластмассовый номерок — когда сдаю «на театре» одежду, — я вспоминаю свой номерок из металла. Который сначала надо было обточить, зажав в тиски, а потом каким-то сверлом, аппаратиком — цифры. А кто-то клал плитку. Я не вижу в этом ничего плохого. Ты начинаешь ценить чужой труд. Ты понимаешь, что ты не хочешь зарабатывать физическим трудом. Потому что это дико тяжело. Для этого тебе нужно высшее образование, и ты будешь какой-никакой, но белый воротничок. Иначе ты будешь вставать в 6 утра, ты будешь тягать тяжелый раствор, ты будешь класть эту плитку, делать швы. Я до сих пор восторгаюсь людьми, которые умеют это делать. И я этот труд уважаю, потому что пару плиток мне пришлось положить. И до сих пор помню мозоли от выпиливания лобзиком.

Я почему не гажу, почему для меня до сих пор выбросить кусок хлеба — неприемлемо? Я его могу собрать и потом искать птиц, которых не люблю, — они гадят. Но я все равно принесу хлеб, который выложу в траву.

Это все оттуда, от колхозной картошки, которую надо было выкапывать в резиновых сапогах. Я не понимала, зачем это, мы же интеллигенция, какой же тут колхоз? Нет, все пригодилось в жизни. Это выносливость, это адаптация к разным условиям — они же не всегда прекрасны. Да и гастрольная жизнь не состоит из того, что люди видят в инстаграме, ресторанов и пятизвездочных отелей на отдыхе. До этого всего надо было дожить.

Что бы ты хотела, чтобы поколение 20-летних сейчас сделало бы, чтобы твои оставшиеся 50, 60 и 70 лет были не тем апокалипсисом, о котором мы только что говорили, а какой-то удивительно достойной и уважительной жизнью?

Ребята, история циклична. Я понимаю, что мы опять пройдем через какую-то революцию. Потом выяснится, что все это было плохо и революцией управляли не те. Потом опять будет какая-то тоталитарность, при которой будет взрыв науки, техники и искусства, желательно подпольного. Опять пройдет какая-то бульдозерная выставка. Потом будут эти картины стоить очень дорого, и эти люди заработают очень много денег. И они продадут себя власти. Они будут опять с ней заигрывать.

Окей, давай про театр поговорим. Чем он привлекает тебя? Чего тебе там хочется?

Меня привлекает «Модерн». Это один из немногих театров в нашей стране, который не скрывается за нововведениями и технологиями. Это то, что называется голая режиссура и голое актерское мастерство. То есть самое сложное, что может быть. Это то, что на какой-то момент мы потеряли из-за всех экспериментов, из-за того, что технологии пришли в том числе и в театр. И за этим легко скрыться.

Там очень азартно именно в этом смысле — ничего тебя не скроет. Там, кроме света и звука, из технологий больше нет ничего. Там все происходит сейчас, сегодня. Там нет громоздких декораций. То есть там есть все то, чему учили на режиссуре меня. Если висит на сцене ружье, оно должно выстрелить. Если можешь отказаться от чего-то, то откажись.

Поэтому я понимаю, что, с одной стороны, я — это некий ход. Я никогда не говорю о том, где я участвую, что это было грандиозно. Это, кстати, мой минус. Я не умею говорить об этом. Я всегда предполагаю худшее — и всегда прошу прощения за это. Но Юра сказал мне: «Смотри, пьеса называется „Женитьба“. Ну кто еще может сыграть невесту?» И я понимаю: ну действительно, кто еще в этой стране может сыграть невесту. Кто всегда на выданье в 56 лет? Самое главное — когда я прочла три величайших отрывка, объединенные в одну полноценную пьесу, и поняла: это действительно про меня. Это когда тебе «уже за…», доктор сказал выйти замуж — ну, потому что невроз и все остальное. Это все, что остается за кадром, то, что составляет внутренний монолог, то, с чем она пошла к доктору. И женихи, которые к ней приходят, — ей-то все равно, лишь бы быть замужем. А им интересен ее флигель. Поэтому для одних она страшная, а для других даже ничего, потому что флигель хорош. Собственно, я почитала и поняла, что это я в определенные периоды своей жизни.

Мы сейчас пойдем в бурлеск, который и тебе, и мне далекий жанр, тем более что аналогов у нас очень мало. Бурлеск может оказаться вульгарным. Как ты думаешь, благодаря чему Дита фон Тиз умудрилась выдержать грань, чтобы это был породистый бурлеск?

Я о ней знаю очень мало, поэтому говорить о том, мозги ли это ее или продюсерская идея, которая легла в основу, как это принято в шоу-бизнесе, я не могу. Если это за основу взяла Дита и развила этот жанр, то она гениальна. Она гениальна как исполнитель.

Про грань пошлости говорить невозможно, потому что в разное время пошлостью называли разные вещи. Я никогда не забуду песню «Ландыши, ландыши», которую называли пошлой. На этом фоне Дита фон Тиз могла оказаться вообще преступлением перед человечеством. И в то же время все партработники и кагэбэшники, которых засылали в Париж, считали своим долгом посетить «Мулен Руж». Но, кстати, никогда не слышала, чтобы это называли пошлостью. Все-таки это стало искусством. Поэтому Дита фон Тиз — разновидность этого искусства.

Вуаль, Moonmight; серьги, Windsor Archive; перчатки, Kuzyomin; пеньюар, PETRA; корсет, Agent Provocateur; босоножки, Casadei; перо, Moonmight

Ты все-таки певица…

И артистка. Певица — это 4 октавы, 5 октав. У меня всего 2,5.

Это не считается, да?

Это фигня. Хотя Билли Холидей обладала одной октавой. Я шучу про октавы, потому что это на самом деле не имеет значения. Вопрос в том, как ты владеешь даже одной нотой. Это все полутона — чистые ноты никогда красиво не звучат. Всегда к ним нужен либо подъезд, либо не такое дословное исполнение гаммы. Тогда получается лучше.

Ну смотри, актриса, строго говоря, тоже не резиновая. Таких актрис, как Мерил Стрип, которая может сыграть вообще все, очень-очень мало.

Или она выбирает то, что может сыграть. И потом, актеры там (на Западе. — Прим.ред.) бесконечно пребывают в тренинге. Они посещают актерские курсы, какой бы уровень мастерства у них ни был и сколько бы «Оскаров» ни грело камин. У нас даже такой практики нет.

Я счастлива, что смогла применить режиссерское образование к очень плохой актрисе, которой я и являюсь. Я просто как режиссер, любя Станиславского, Мейерхольда, Михаила Чехова, Гротовского и многих других, закрывала свою плохую актрису. Потому что зарабатывает-то моя плохая актриса на сцене. И работает. Как режиссер я ее прикрывала, и у многих создалось впечатление, что актриса ничего. На самом деле она из самых посредственных. Просто ей повезло с режиссером — я про себя.

Я одна из немногих, у кого были тройки, причем натянутые, на экзаменах по актерскому мастерству. Чтобы мне, например, сделать Диту фон Тиз, этому режиссеру нужно поломать башку и найти зерно роли.

А вот скажи мне, клип Лободы Boom Boom. Тебе, как режиссеру, он понравился?

Мне вообще нравятся любые эксперименты. Я никогда же не жду успеха или неуспеха. Я сама реально оцениваю какие-то вещи и понимаю: «Да, я из тех, кто лучше что-то попробует». Саша Гудков (режиссер клипа. — Прим.ред.), когда что-то придумывает, всегда имеет какой-то двойной, тройной смысл под этим. Он провокатор в хорошем смысле. Да, это провокация, но, с другой стороны, это то, о чем мы, женщины, думаем. Почему, я думаю, такое количество разъяренной публики и образовалось.

Потому что это на самом деле жизнь без прикрас. Гендерные установки. Эйджизм чистой воды. И в принципе, я самая старая в этом клипе. Я та, которой поставили 0, и она свалилась.

А скажи, пожалуйста, ты думаешь, что люди, которым не понравился этот клип, которых на ютьюбе больше, чем которым понравился, — они считали все это?

Не-а. Да они вообще не привыкли думать — им нужен продукт, над которым не нужно думать. Мальчик пришел к девочке, увидел ее подругу, тр\*\*\*\*л ее подругу, девочка заплакала, дальше еще что-нибудь произошло. Что-нибудь банальное надо. Мы опять возвращаемся все время к образованию. Образование — это была возможность мыслить абстрактно. Теперь — слишком узко: вот, это белое. А у белого есть спектральный анализ, и там очень много оттенков. За это получали Нобелевскую премию. Никому это в башку уже не придет. Белое — это белое, черное — это черное. Это нельзя — это можно. Я не говорю, что клип создан ради того, чтобы думать. Но это ироничное осознание всего, что происходит с нами. Это в том числе и запреты после, не помню, 40 или 45 на радиостанциях — потому что ты старый. Не потому, что ты делаешь х\*\*\*вую музыку, а просто потому, что ты старый. Для нас дело в качестве музыки — и для слушателя тоже. Я недавно спела одну песню, ее поставили радиостанции, независимо от моего возраста. Я, наверное, одна из самых старых, кого крутят радиостанции. Единицы не крутят именно по причине вот этого самого -джизма.

Эйджизма.

Я хочу тебе сказать, что мне и на это накласть, потому что этому подвергалась даже Мадонна. Когда ты знаешь про великие примеры, связанные с такими личностями, ты насчет своей личности, в кавычках, не паришься. И я абсолютно не парюсь. Спасибо интернету. Недавно молодежь слушала, говорит: «Там клевая песня вышла у одного пацана». Пацаном назвали меня. Я спела в такой манере сегодняшней. Не то чтобы я заигрывала, песня требовала этой манеры. У пацана, говорят, клевая песня. И меня это вполне устраивает, песню узнали. И для них открытие, что это «та самая тетка».

Мы когда сидели на редколлегии и обсуждали, кто следующий герой трансформации, твое имя выскочило через приблизительно минуту. Наши младшие редакторы — это 21, 22, 23. Они говорили громче всех: «О, Милявская, вот это круто». Как ты думаешь, почему твоя аудитория такая принимающая и широкая на сегодняшний день? Пробег большой — 20–60 лет.

У меня есть аудитория, которой по два года, они растут на моих песнях. Им два года, и им родители ставят песню «Титаник». Родители, которым 28. Они говорят: «Вы знаете, засыпает у меня ребенок под „Титаник“». Наверное, все дело в том, что в студии так записано и какие-то децибелы успокаивают маленьких детей. Но меня вполне устраивает, что двухлетние на мне растут. 56 минус 2 — 54 года разницы.

Именно потому, что я, наверное, умею смеяться над собой, от меня не воротит молодежь.

Возьми маму Маска, которой 72. Возьми эту женщину с чувством юмора, прошедшую все. Которую бил муж, которую притеснял и которая до сих пор очень тактично говорит об этом. И говорит даже о том, что ее дети перешли к нему жить, потому что он отобрал у нее все деньги. Она говорит это между строк, но он в какой-то момент отобрал деньги. А дети захотели развиваться. А у него шикарная библиотека. И вот я бы с ней говорила дальше только на эту тему. Ты знаешь, а она не стала говорить об этом, несмотря на то что она выпустила свою книгу.

В отличие от мамы Илона Маска я бы не стала говорить тактично о той боли, которую я пережила. Я — тот человек, который открыто говорит и об этом. Я не буду думать о том, что мне нужно сохранять толерантность. И мне очень много доставалось — знаешь, за что? За то, что если я с кем-то расходилась, это накипело, и я говорила, почему мы разошлись. Безо всякого сожаления о том, что я сама дура и так получилось, но, простите, и дерьмо у меня было рядом. И почему я терпела это дерьмо? Так некрасиво — особенно когда разошлась? Да нет, красиво! Потому что кто-то прочитает и сразу не станет выходить замуж (или жениться) за какого-нибудь козла (или козлиху). Просто кому-то нужен в любом случае пример — положительный, отрицательный, но пример. Кто-то все равно учится на чужих граблях. С первого раза, не с первого. С первого никого не знаю. С первого только гении, вернее, гении могут не совершать ошибок. Это какой-то генетический код заложенный, и они его считывают. Но я таких не знаю, мне ни одного не попалось. Ни среди женщин, ни среди мужчин. Да, наши ошибки.

Но ты свои ошибки отслеживаешь, помимо того что наступаешь на одни и те же грабли с мужским населением?

Знаешь, я не могу сказать, что я их коллекционирую. Они же приобретают тоже 50 оттенков серого. Понимаешь? У них же все время есть разнообразие.

Поэтому не открывай рот и не говори: «Теперь я умная, я знаю». Не-е-ет. Я знаю только то, что я ничего не знаю. Это не зря до нас все философы сформулировали все. Наше дело жить, совершать ошибки, особенно в этой профессии. Ты не можешь быть стерильным, ты можешь быть Дитой фон Тиз только на сцене. Все остальное — это ошибки, это твоя подпитка.

Это тоже — к так называемой новой искренности. В то время как очень часто это не есть искренность.

Да устроили охоту на ведьм. Вы разберитесь, может быть, вначале.

Все циклично. Тот же самый Голливуд в отношении Чарли Чаплина — та же охота на ведьм. И еще раз повторю — я за то, чтобы половые партнеры оставались, даже одноразовые. Вот я за это, потому что их все меньше и меньше. Все больше людей, которые уходят в компьютер, и их не интересует ни один половой партнер. Их кошки и собаки не интересуют, потому что с ними нужно гулять, и по этому поводу они их не заводят. Это, конечно, здорово, что детей можно делать в пробирке, но я за то, чтобы все-таки была дефлорация.

Против! Гениально! Если вам повезет и вы состаритесь, то самое важное, чтобы у вас были воспоминания, которые вам приятны. Вот я так думаю. А не воспоминания о том, как уперся в компьютер в десять лет, когда нужно было гулять, обниматься, целоваться, рыдать, расставаться…

…тр\*\*\*\*\*ся в телефонной будке. Будки убрали, может, все с этого и началось?! Вот я жалею, я скучаю по тому времени, когда были телефонные будки, потому что часть моих воспоминаний связана в том числе с этими будками. А сейчас я не понимаю.

Мне бы телефонную будку и так, чтоб глаз загорелся. Вот это самое главное. Поэтому я открыта к харассменту.

Сейчас мы пойдем на такую серьезную историю: Лолита как она есть. При всей своей артистичности, честности, открытости. Как бы ты сказала, какая Лолита настоящая?

Не могу сказать, я для всех разная. Для людей, с которыми я в войне, законченная с\*\*а. Для друзей я нормальная. Для кого-то я сумасшедшая. Вот как ты думаешь о своем соседе — он хороший, не гадит, у него есть коврик перед дверью, который он подметает, и под ним нет дерьма. Нет, подо мной достаточно дерьма.

Смотри. Допустим, дети выросли, они ушли в свой домик. У тебя абсолютная тишина, ты одна. Все хорошо, все утряслось плюс-минус, гормончики успокоились. И ты?..

Та ситуация, которую ты мне описала, близка к Еве, которая была в Эдемском саду. Которая, в принципе, сама, наверное, не выращивала эти яблоки, но все-таки потрудилась, сорвала яблоко и еще предложила парню. Я даже не помню, когда я могла так расслабиться, чтобы ничего не контролировать. Пока я не заслужила этот период, потому что его в моей жизни очень мало.

Поэтому у меня нет возможности просто вытянуть ноги и сказать: «Лолита — она такая». Да нет, она вол, который трудится с перерывами на прием снотворного.

Фото Владимир Васильчиков, стиль Александр Зубрилин, макияж Фариза Родригез, прически Алексей Ярославцев для Ollin Professional, продюсер Арина Ломтева, ассистент фотографа Василий Патраков, ассистент стилиста Ольга Ковалева, ассистент парикмахера Светлана Свиркова, ассистент продюсера Дарья Шиленкова

Музыка: Дмитрий Милованов

YouTube. — Прим. ред

serum, сыворотка. — Прим. ред.

«Яростная любовь. Элизабет Тейлор и Ричард Бартон». — Прим. ред.

B театре «Модерн». — Прим. ред.