Как праздновали Новый год дворяне. «Немецкая» елка, 32 000 гостей за раз и императрицы инкогнито
«Все выходит из моды — даже ma cousinе, mon cousin, которыми, бывало, оглушали нас повсюду, принадлежит ныне к дурному тону. Но каким же образом Васильев вечер (31 декабря — ред.), празднуемый в Благородном Собрании едва ли не полвека, все еще не вышел из моды?.. Чудно! <… > Кажется, юные, прелестные дамы нашей древней столицы, которых было очень много, желали соединить умирающий год с рождающимся волшебною цепью своих туалетов, истинно живописных!..» — так начинается заметка «Маскарад в Благородном Собрании накануне Новаго года» в 3-м номере модного «Дамского журнала» от 1832-го.
В ХIX веке при дворе и у высших сановников Петербурга и Москвы появилось новое развлечение — новогодние и рождественские маскарады и балы, светская публика их обожала. Рассказываем, как это было.
Елки и детские праздники
Обычай ставить дома нарядную елку и устраивать балы в Россию привезла жена Николая I Александра Федоровна, бывшая немецкая принцесса Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина. В Пруссии было принято устраивать пышные новогодние праздники, поэтому, кстати, первые новогодние елки в Петербурге продавались в кондитерских, которыми владели немцы.
Он были сразу украшены «по моде»: золочеными яблоками и орехами, прекрасными стеклянными игрушками и бумажными фонариками. Стоили эти деревья вызывающе дорого: скромные — от 20 рублей, высокие и пушистые — около 200. Для сравнения, титулярный советник Акакий Акакиевич Башмачкин из гоголевской «Шинели» копил 40 рублей несколько лет.
На Рождество Александра Федоровна с Николаем I устраивали детскую елку для детей и племянников, приглашали детей некоторых придворных. Строго говоря, это была не елка, а, как вспоминала фрейлина Анна Тютчева, «целый лес елок». Для каждого ребенка ставили отдельный столик с личной елочкой, украшенной по «немецкому обыкновению».
Императрица за руку отводила ребенка к столику, на котором ждали подарки: книги в золотых переплетах, наборы для творчества, музыкальные инструменты, платья и украшения. Иногда для приглашенных детей устраивали лотереи: гости вытягивали карты, царь лично выкрикивал их и вручал красивые и дорогие подарки: лампы, сервизы и старинные вазы. Сам царь обычно дарил жене старый саксонский фарфор и «бесконечное количество браслетов», а она ему — рубашки, картины, платки.
По примеру царской семьи детские новогодние праздники появились сначала в знатных петербургских семьях, а потом и во всех дворянских. Появился ритуал: детей не впускали в комнату, пока елку не украсят, не принесут подарки и не зажгут свечи.
Анастасия Цветаева вспоминала, как томительно тянулся последний день накануне Рождества, как дети прислушивались к звукам за закрытой дверью. И как радовались потом украшенной елке и разбирали подарки: «Золотые обрезы книг в тяжелых, с золотом переплетах, с картинками, от которых щемило сердце; цветные карандаши, янтари и искусственная бирюза бус. Куклы!».
А теперь — веселье для взрослых
Жена Николая I любила праздники и первым же делом после своего венчания в 1817 году устроила маскарад в Аничковом дворце; она изображала индийского принца, а императрица Елизавета Алексеевна — летучую мышь. Маскарады в Аничковом дворце стали традицией.
На бал к государю допускались дипломаты, духовенство, придворные и представители 6 высших классов гражданских и военных чинов. Фрейлина русского императорского дома и подруга Пушкина Александра Смирнова-Россет вспоминала, что ежегодно «приглашалось сто персон; …дамы — только самые элегантные».
Позже императорская чета стала устраивать 1 января огромные маскарады для разных слоев общества в Зимнем дворце. Звали больше 30 тысяч человек, мужчины «в военной форме без шпаги, но с головным убором и в коротком, накинутом на плечи домино», императрица и дамы — в русских народных костюмах.
Императорская семья была главным законодателем мод, поэтому, как и в случае с елками, устраивать у себя дома святочные маскарады скоро начала вся петербургская и московская знать. 4 января 1830 года прошел святочный бал, который описала в своем знаменитом дневнике Долли Фикельмон, хозяйка блестящего петербуржского салона, внучка фельдмаршала Кутузова:
«Был представлен в карикатурном виде весь Олимп. Дамы выступали в роли богов, а мужчины — богинь. Старый, исключительно уродливый и подслеповатый граф Лаваль, Анатоль Демидов и Никита Волконский изображали Граций. Станислав Потоцкий, высокий и толстый, предстал в облике Дианы. Князь Юсупов, настоящее пугало, — в роли Венеры. Все дамы были прелестны, Катрин как Циклоп, а Аннет Толстая как Нептун — обе восхитительны».
Все знали, что на маскарад приедут император с императрицей. Графиня Екатерина Тизенгаузен, изображавшая циклопа, придумала, что прочтет им стихотворение. Написать его она попросила, конечно, Пушкина. Поэт сочинил: «Язык и ум теряя разом, Гляжу на вас единым глазом: Единый глаз в главе моей. Когда б Судьбы того хотели, Когда б имел я сто очей, То все бы сто на вас глядели».
Известно, что на этом балу был баснописец Крылов, который выглядел потешнее всех: 168 кг в костюме музы Талии. Пушкин на маскарады не ходил до середины 30-х, пока Николай I лично не выразил пожелание, чтобы «Наталья Николаевна танцевала в Аничкове».
Натали, кажется, была главным украшением новогодних балов, ее то и дело упоминают в письмах и дневниках: «Вчерашний маскарад был великолепный, блестящий, разнообразный, жаркий, душный, восхитительный. Много совершенных красавиц: Завадовская, Радзивилова-Урусова… Хороша очень была Пушкина-поэтша…» «…она явилась в костюме жрицы солнца и имела успех. Император и императрица подошли к ней и сделали ей комплимент по поводу ее костюма, а император объявил ее царицей бала».
Эти восторги — про Натали на маскараде у князя Волконского в 1833 году. Долли Фикельмон писала, что для этого бала у нее дома репетировали кадриль в костюмах эпохи Луи XV. В 1830-е племянник князя Потемкина, богатый помещик Василий Энгельгардт, получил в приданое большой дом на Невском проспекте и решил отдать его под общественные маскарады.
Эти праздники начинались в 10 вечера, заканчивались в 3 часа ночи и были страшно популярными, потому что там можно было «интриговать», разговаривать так, чтобы остаться неузнанным.
Общественные маскарады время от времени посещала даже императрица, интриговала она отчаянно, у фрейлин сердце замирало от ужаса. Долли вспоминала, как натерпелась страху: императрицу не узнавали, иногда непочтительно толкали, а ее это только забавляло. «Захотелось в маскарад… с Софьей Бобринской и Катрин. Немного интриговали, Дантес, bonj. m. gentille [здравствуй, моя милашка]», — писала в дневнике Александра Федоровна.
На московском новогоднем балу в Благородном собрании, о котором писал «Дамский журнал», веселился 16-летний Лермонтов «в костюме астролога, с огромною книгой судеб под мышкой». Маскарад был на китайскую тему, поэтому в книгу судеб вместо кабалистических знаков юный поэт вклеил иероглифы, срисованные с коробки чая.
Лермонтов еще не был известным литератором и сердцеедом, в светской хронике его не упоминают. Заметка заканчивается так: «Загремевшие на хорах трубы возвестили о пришествии Нового года, с которым все начали поздравлять друг друга. После ужина образовалось несколько кругов из стульев, и вскоре уселись танцующие мазурку, продолжающуюся несколько часов. Маскарад был очень жив и очень многолюден — все, чего можно желать даже для маскарада жизни нашей!»
Фото: Getty Images