Майлз Олдридж: «Верните поляроид!»

Торопитесь, ведь вы можете увидеть их лично в Центре имени братьев Люмьер до 23 февраля 2020 года.

Алёна Долецкая: Майлз, мы с вами когда-то делали съемку для русского Vogue, но свои работы в Россию вы привезли впервые. Почему сейчас? Что вообще про нас думаете?

Майлз Олдридж: Нет никаких предубеждений. Мне многое нравится в вашей культуре, но особенно цепляют фильмы Андрея Тарковского. Решимость, с которой он продолжал снимать глубоко личное кино в эпоху отрицания всякой индивидуальности, достойна уважения.

Тарковский и русских этим вдохновляет — до сих пор.

Вот и я, когда не знаю, с какой стороны подойти к съемке, о нем вспоминаю. Еще уважаю русский театр. Женские образы в пьесах Чехова — от «Трех сестер» до «Дяди Вани» — потрясающие.

И «Чайки», наверняка?

Да! «Чайка» — любимая. Мне вообще близки истории про женщин, чьим мечтам не суждено сбыться. Их легко переложить на нашу действительность, где все еще плодятся гендерные стереотипы. Многие мужчины по-прежнему уверены: место женщины — на кухне. Бред какой-то.

Скажите, а почему Чехов так популярен именно в Великобритании?

Он быстро переходит к главному и берет живой манерой изложения. Нет в нем эдакой тяжеловесности, как в викторианском театре.

Раз уж вы затронули тему суфражизма, о которой я хотела поговорить позже: что вы сегодняшний думаете о бодипозитиве, борьбе за многообразие, #metoo — веяниях, которые Педро Альмодовар лет пятнадцать тому назад назвал «хунтой политкорректности»?

Я с ним скорее соглашусь. Не думаю, что цель искусства — учить людей жить. Иначе это не искусство, а извращенная форма социального реализма. Достаточно вспомнить кино в эпоху Сталина или Гитлера, плакаты времен Мао Цзэдуна, призывавшие размножаться. Задача художника гораздо более глубокая, чем поучать. Возьмем того же Чехова. Он, безусловно, заставляет задуматься, но не диктует, что именно нам думать.

Те, кто давно следит за вами, знают, что вы тщательно готовитесь к съемкам: рисуете эскизы, продумываете позы моделей. Вы всегда точно знаете заранее, чего хотите?

Умение планировать приходит с опытом. Когда я начинал, вечно оказывался меж двух огней. Визажист вопил: «О боже, что он делает с волосами?!», парикмахеру не нравился макияж. Происходило это из-за отсутствия концепции. Теперь я понимаю: у женщины буржуазного круга не может быть макияжа девчонки-бунтарки. В фотографии же, как в кино, прическа и макияж раскрывают персонажей лучше других деталей.

С кем из визажистов любите работать?

Зависит от задачи. Иногда на съемке нужны люди с одними качествами, иногда — с другими. Я часто снимаю с Ллойдом Симмондсом, много работал с Вэл Гарланд и Элис Гендри. Они профессионалы. И люди хорошие.

Представьте, что готовите десятиполосную историю для журнала. Вы, как обычно, все продумали: героев, сценарий, динамику. Но вдруг на съемке случайно нажимаете на спуск и делаете «тот самый» снимок. Верите в случайные кадры?

Многие великие работы именно так и родились! Сам я, конечно, другой подход предпочитаю. Могу снимать один кадр четыре часа, когда потребуется, но если первоначальная задумка не сработает, без проблем откажусь от нее. Нежелание менять концепцию только из-за того, что она придумана тобой, — признак косности. Нужно быть более…

Гибким?

Да, в меру гибким и… скромным.

Точное слово — скромным. Вы работали для Karl Lagerfeld, Yves Saint Laurent, M·A·C — кучи крутейших брендов. Возможно, это каверзный вопрос, и все же: что, по-вашему, делает бьюти-кампанию современной?

Сегодняшней рекламе не хватает уверенности. Я много снимал для M·A·C еще в те времена, когда бренды показывали потребителям только один тип красоты — девушек европейской внешности, в основном блондинок с голубыми глазами. M·A·C одними из первых задали тренд на разнообразие. Отличались и сами сюжеты. Мы снимали в супермаркете, на кухне — извращались как могли.

В чем, по-вашему, миссия рекламы?

Погружать людей в другую реальность. В студенчестве у меня на стене висел постер Calvin Klein, снятый Брюсом Вебером. Глядя на него (постер), я хотел стать парнем с картинки, и чтобы рядом была одна из этих прекрасных девушек. Тогда я жил в муниципальной квартире в бедном квартале Лондона. Далековато от мечты.

Но постер помог ее воплотить!

Не помню, кстати, купил ли я тогда что-то в Calvin Klein. Скорее всего, нет. Да и не нужна мне была одежда — чтобы мечтать, хватило фотографии. Это к вопросу о миссии рекламы.

Вот бы все на вас равнялись сегодня. Вас не пугает обилие всего? Машин, косметики, вещей.

Последствия тяжело исправить, но каждый может вносить свой вклад — лично я сортирую мусор. Что до модной индустрии, тут некоторые вещи просто непостижимы уму. Совершенно неоправданно и даже глупо, скажем, два раза в год выпускать новые коллекции.

Venus Smiles — study 4 (2011)

И все больше людей это осознает!

Но им нравится хорошо выглядеть, и в какой-то степени это безвыходная ситуация. Мы просто должны стараться быть лучше. Настоящее негодование у меня вызывают дизайнеры, играющие в эту игру, только чтобы продать больше футболок. Можно провести параллель с фильмами Феллини, еще одного моего кумира, в которых показана вся абсурдность образа жизни современных римлян.

Но Феллини не обвиняет — он смеется: по-доброму, любя. Он же прекрасен?

Бесспорно. А что касается фэшн-фотографии, по-моему, она не должна быть более экоответственной, чем рок-н-ролл. Ходили бы вы на концерты The Rolling Stones, исполняй они только песни о спасении планеты? Нет, мы любим «роллингов», потому что хотим говорить о сексе, удовлетворении, любовной тоске. Проблемами планеты должны заниматься политики — самые продажные и бесполезные люди, увы. Не знаю, наступит ли этому конец. Нам нужны машины, дома, электричество…

Цифровая пленка…

Цифровые фотографии. Они могут быть еще более непривлекательными?

Многие, наигравшись с цифрой, возвращаются к пленке. Снимать на пленку — новый тренд. Но меня беспокоит, что все делают одно и то же: блеклые краски, псевдонатурализм. Нет?

Сегодня у журналов нет бюджета на хорошие пленочные съемки. Пленка стоит дорого, цифровая камера не требует расходов. Кризис печатной прессы — одно из самых разрушительных последствий расцвета интернета, ведь в нем никто ни за что не платит. Как глянцу с этим соперничать? Скажу по секрету, я сам не люблю свою цифру. И если мне заказывают портреты, снимаю только на пленку.

Вы выросли в артистической среде: Элтон Джон, Эрик Клэптон, Джон Леннон — все мои любимые боги захаживали к вам домой. Это окружение как-то повлияло на ваш творческий метод?

Люди вроде моих родителей никогда не стремились примкнуть к карьеристам, у них был свой стиль жизни. Я разделял его до 14 лет, а потом решил отказаться от этой миролюбивой хиппи-чепухи и стал панком.

Фото: Miles Aldridge / Courtesy of Christophe Guye Galerie