«Зиночка опять в белом». Как и за что любили и ненавидели Зинаиду Гиппиус
Некоторые исследователи полагают, что у Гиппиус было истерическое расстройство личности, поэтому она всегда старалась быть в центре внимания и давать повод для разговоров и сплетен.
Есть еще версия о ее огромном таланте пиарщицы, хотя такой профессии и даже такого слова тогда не было. Но правда в том, что среди прочих звезд Серебряного века она была одной из самых ярких и затмила многих настоящих гениев. Рассказываем, как Зинаида Гиппиус заставила о себе говорить весь мир.
Телесная чистота «богини» и открытый брак
В отрочестве у Гиппиус обнаружили туберкулез, и ее семья переехала из Москвы в Тифлис. Там красивая и странная юная поэтесса быстро стала королевой местной молодежи. В 19 лет на танцах в дачном местечке Боржоми Зинаида познакомилась с 22-летним Дмитрием Мережковским. Это был интересный молодой человек, все говорили, что он йог из Индии — не ел мяса и все время молчал. С этих танцев они ушли вместе и почти сразу договорились пожениться.
Ни он, ни она не чувствовали влюбленности, но у этой парочки были общие ценности и ненависть ко всему нормальному, буржуазному. Целый год они переписывались, обсуждали, как сделать из будущей свадьбы скучное и незначительное мероприятие. Потом просто пришли в церковь — Гиппиус в скучном сером костюме, Мережковский в шинели, — обвенчались, пошли домой и сели читать. И с этого момента не расставались ни на день — и так 52 года.
Родители Мережковского купили молодоженам квартиру в Петербурге. Умная и начитанная Зинаида легко вошла в самые закрытые интеллектуальные круги столицы и устроила у себя дома литературно-философский салон. Она публиковала в журналах любовные романы — позже говорила, что даже названий их не помнит, «не имею никакого понятия и за них не отвечаю». Но писательское творчество хорошо оплачивалось, и Гиппиус радовалась, что Мережковский может заниматься философией, не думая о деньгах.
Зинаида Николаевна презирала телесную, бытовую часть жизни, в том числе секс, рождение детей, семейственность. В самом известном стихотворении «Посвящение» она писала: «Люблю я себя, как бога». Поклоняться богам можно было только с почтительного расстояния, не больше.
Биографы полагают, что у нее никогда не было секса с мужем, и неизвестно, дошло ли до этого дело с многочисленными поклонниками, скорее всего, нет. В мужчинах Зинаида больше всего ценила способность пылать к ней страстью, но сохранять «телесную чистоту». С Мережковским они по-честному жили, как сказали бы сейчас, в открытом браке.
Через год после свадьбы Зинаида увлекалась одновременно поэтом-символистом Минским и прозаиком Червинским, а через 5 лет встретила, как она говорила, «настоящую любовь» — издателя и литературного критика Флексера. Но статьи Флексера были написаны ужасно, «невозможным русским языком» — пришлось его прогнать. Примерно в таком вот режиме она и провела все 52 года замужества. Но, конечно, Мережковский был ее самым близким человеком, родной душой, смыслом жизни и главной радостью.
Декаданс: стиль «сатанессы» и эпатаж
На рубеже XIX и XX веков, когда старые стили уши в прошлое, а новых еще не придумали, в московской моде появилось новое течение — декаданс. Он был про сексуальную провокацию и одновременно андрогинность, индивидуализм и противопоставление себя всем; равнодушие, томность, темные цвета, бледность кожи, яркие и готичные образы.
Зинаида стала главной декадентской богиней Петербурга. Она любила одеваться как маленький лорд Фаунтлерой, герой популярной тогда детской книжки: в кюлоты или шерстяные бриджи, короткий жакет с модными рукавами «баранья нога», иногда даже с белым жабо. Носила бархатный берет, шелковые чулки и маленькие остроносые туфельки с атласными лентами, похожие на пуанты.
Платья тоже любила, но всегда длинные, облегающие, с крылышками, намекающими на крылья ангела, с воротничком-стойкой и шлейфом. Мужчины восхищались: «Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки, в очень шедшем к ней голубом платье, она бросалась в глаза своей наружностью».
Иногда ее наряды казались неудачными — какие-то бесконечные шали и меха, как вспоминал ее секретарь Владимир Злобин, «не всегда приличествовали ее возрасту и званию. Она сама из себя делала пугало. Это производило тягостное впечатление, отталкивало». И на возраст, и на звание ей было плевать. Главное — чтобы замечали, говорили и поклонялись.
Это работало: ею восхищались. Даже злой и язвительный писатель Иван Бунин, который однажды написал про Зинаиду Николаевну: «Необыкновенно противная душонка, поэтической натуры в ней ни на йоту», не мог отвести от нее глаз: «Удивительной худобы ангел в белоснежном одеянии и с золотистыми распущенными волосами, вдоль обнаженных рук которого падало до самого полу что-то вроде не то рукавов, не то крыльев».
Волосы она красила в огненный рыжий, почти до 30 заплетала их в девичью косу — тогда для замужней дамы это считалось неприличным. Когда коса надоела, Зинаида Николаевна перешла на короткую «марсельскую волну», как у звезды немого кино Мэри Пикфорд. Кумир интеллектуалок Анна Ахматова была в образе Прекрасной Дамы, Лиля Брик и другие модные девушки делали стрижку боб, но Гиппиус была сама себе мода.
В ее макияже тоже не было ничего от Прекрасной Дамы, и «лук купидона» на губах, как Лиля и другие флэпперы, она не рисовала. Зинаида Николаевна красилась так: жирно наносила бледную пудру, на щеки большими пятнами накладывала вишневые или кирпичные румяна, очень ярко красила губы. Часто повязывала голову лентой, с которой на лоб спускалась брошка. Восхищенный Брюсов записывал в дневнике: «Зиночка была опять в белом и с диадемой на голове, причем на лоб приходится бриллиант».
У Гиппиус было три любимых аксессуара: монокль, в который она презрительно осматривала каждого, кто ей не нравился, длинный мундштук и ожерелье из подаренных влюбленными мужчинами колец.
Она обожала эпатировать и могла каждого поставить на место, а место каждого было у ее ног. Есенин, который на первых порах изо всех сил выстраивал имидж поэта из рязанской деревни, пришел к ней в салон в валенках. Гиппиус рассмотрела его в монокль, как насекомое в микроскоп, и холодно, но участливо спросила: «Что это у вас за… гетры?» Зинаиду считали бездушной стервой и называли «сатанессой», она была довольна: никто не должен был знать о ее доброте.
Но правда в том, что она постоянно кому-то помогала. Высмеяла валенки Есенина — и опубликовала рецензию на его публикацию. Похвала от богемной королевы столицы и хозяйки самого модного литературного салона помогла начинающему поэту сделать имя. Блоку и Мандельштаму помогла опубликовать их первые стихотворения. Позже, в эмиграции, она давала деньги нуждающимся писателям и помогала Тэффи с ее благотворительными вечерами.
Я умерла, осталось умереть только телу
В 1920 году Гиппиус и Мережковский навсегда уехали в Париж. Денег у них было уже гораздо меньше, чем в Петербурге, жизнь пошла скромная, но Гиппиус всю жизнь следовала правилу не экономить на духах и перчатках. В Париже они с мужем устраивали знаменитые заседания клуба «Зеленая лампа», и вокруг этого клуба вращалась вся эмигрантская культурная жизнь.
Гиппиус игнорировала свой возраст и в 50 лет носила полупрозрачные платья, звенела браслетами, принимала посетителей в спальне, а то и в ванной. Она влюблялась и влюбляла, создавала какие-то сложные любовные многоугольники, в которых ее ревновали и обожали, писала и получала страстные письма:
»…Неужели Вы когда-нибудь были такой нежный, такой мягкий, такой предупредительный, деликатный, милый, особенно милый и дававший мне таинственные надежды на беспредельное? Увы мне! Теперь Вы — требовательны и фамильярны, как после года супружества. Вы меня любите — о, конечно! Но любите без порыва и ужаса! <…> Я хочу невозможного, подснежников в июле, когда солнце сожгло и траву».
В 1941 году умер Мережковский. Вернувшись с похорон, Зинаида Николаевна сказала: «Я умерла, осталось умереть только телу». Влюбленности, салоны — все было позабыто. Ей помешали выброситься из окна, и она осталась жить, не выходя из сумрачного отречения от всего, что любила раньше. Ее похороны осенью 1945 года стали ярчайшим событием сезона, пришли и друзья и враги.
Обычно невозмутимый Бунин рыдал и ни на минуту не отходил от гроба. Вместе с Гиппиус уходил Серебряный век, уходила вечно увядающая, умирающая, но вечно живая красота.
Фото: wikimedia, Getty Images