Иван Дорн: «В жизни нужно все попробовать. В том числе носить усы»

Алёна Долецкая: Ваня, вот ты весь такой оторванный, дерзкий, вечно экспериментирующий. Короче, шило в одном месте. А у тебя, оказывается, семья, дом, дети. Тебя это как, не заземляет?

Иван Дорн: Офигеннейше вообще! Это все стало для меня спасением, способом устаканить себя. Я был таким, ну, не совсем должным образом относящимся к здоровью, к своему телу человеком. Как только семья появилась, стал режимным. Пошло на пользу и мне, и творчеству: в голове куча идей, музыкальных стартапов, которые теперь пытаюсь реализовать. А раньше не хватало времени, потому что я был раздолбаем. К тому же, формулируя правила и устои для детей, ты наконец-то озвучиваешь их для себя самого — и превращаешься в какого-то нормального, дельного человека.

И что ты там наформулировал?

Да я пассионарий в этом смысле. Я бы хотел, чтобы мои дети переняли весь мой опыт, относились к жизни так же, как я. А я свою личность строю на базовых понятиях. Всепрощение. Обмен опытом. Взаимодействие, коллаборация. Хочу, чтобы выросли полезными обществу людьми.

Сколько им сейчас?

Дочке пять, сыну четыре. Еще есть «Мастерская» — музыкальное издательство. Тоже мой ребенок, естественное продолжение меня. Эдакое альтернативное культурное движение, сосредоточенное на поиске самобытных, самодельных артистов. Не то чтобы мы хотим противостоять медиапопкорну, просто стремимся предложить что-то новое. Это как надежда для всех обособленных островков, которые пишут в стол и не верят, что можно добиться успеха. Мы говорим: дело не в успехе — дело в вере и правильной среде.

А дети слушают музон?

Конечно, слушают. Мама ставит им Земфиру, я сосредотачиваюсь на ритмических началах. В принципе, ритмика в моей музыкальной личности идет в первую очередь, потом уже мелодика. Так что показываю им латиноамериканскую, африканскую музыку — этнику разных народов мира. Хочу, чтобы их тело было умным, чтобы они красноречиво выражались. Мы таким образом постоянно их через музыку, через игру образовываем. Хотя, естественно, есть в воспитании определенная строгость.

Ну-ка расскажи про себя строгого!

Ну допустим, дети все время ожидают, что я приеду из любого города и что-нибудь привезу. Открываю дверь, а они такие: «Ну че, папа, где подарки?» Я всегда говорю: «Так, подождите, ребята. Во-первых, я ваш главный подарок, давайте обнимемся. Во-вторых, подарки должны быть заслуженными. Каждый раз их дарить не надо — есть определенные поводы, и их нужно ждать. Пусть подарки будут долгожданными».

Еще Павел Воля как-то подсказал мне прикольный прием для общения с детьми. Надо всегда присаживаться и быть с ними на одном уровне, а если ругаешь, то лучше отойти в сторону, чтобы другие не видели. Теперь так и делаю: отвожу в сторону сына или дочь, которые капризничают, присаживаюсь и начинаю на равных рассказывать, как я вижу ситуацию и почему она не совсем верная. Ну и главное — я с ними общаюсь как со взрослыми, не сюсюкаюсь. Если надо, даю щелбан.

Хочу вернуться к умному телу. Ты помимо того, что музыкой своей жонглируешь — то романтик, то драма, то историю какую-то рассказал, — так еще и постоянно меняешься внешне. То ты с длиннющей бородой, то весь на какой-то рэперской хрени, теперь вот усы отпустил. Это оказывает какое-то влияние на поведение твоего тела?

Естественно — любой танцор вам скажет. Если надеваешь каблуки, бальный шмот, у тебя сразу появляется осанка, хочется двигать бедрами. Потому что именно бедра подчеркивают твои приталенные штаны. Как только напяливаешь фрак, из латиноамериканской программы выходишь в европейскую.

Сразу видно: учился танцам.

Да, бальные восемь лет, потом хип-хоп. Все мое умное тело — оттуда. Надеваешь кроссовки, у тебя один походон, туфли — другой.

По-хо-дон! Слово-то какое! Где ты его взял?

Да не знаю, у нас, наверное, в Славутиче (город в Киевской области, где прошло детство Ивана. — Прим. ред.). Мама всегда говорила, что я хожу оттопыривая попу и подпрыгивая. И умело показывала. Все, кто меня раньше пытался пародировать, копировать, довольно точно этот походон изображали.

Как ты относишься к тому, что тебя копируют?

Классно! Мне интересны те черты, на которых люди фокусируются. Пытаюсь понять, какие штуки, на их взгляд, делают меня особенным. Кто-то начинает с голоса, кто-то пытается имитировать походку.

Смотри-ка: походка!

Ну потому что нынче это походка, походон уже усмирился. Что-то припрыгивающее, возможно, осталось, но тем не менее я выровнял осанку, слежу, чтобы жопа не торчала назад.

А вот скажи мне, пожалуйста: откуда эти усы появились? Эдакое пшено и просо?

С детства мне казалось, что все дядьки, которые носят усы, очень добрые. Вот все, кто к нам приходил с усами, дядя Саша какой-нибудь, были добрыми. А у нас всегда было много гостей: мама — театральный режиссер, дома собиралась такая творческая, мм, элита города Славутича.

Почему это?

Молодой город, куда съехались после катастрофы на Чернобыльской АЭС со всех уголков СССР, в основном, атомщики. Моя жена, кстати, тоже из моего города. Скажу больше: мы из одного двора, из одной школы. Мы одноклассники.

Вот это любовь!

И вот мне кажется, что эти усы пошли именно оттуда, — я тоже хотел прослыть добрым человеком. Ну и мне казалось, что в жизни нужно все попробовать, в том числе носить усы.

Плюс многим они не нравятся — меня это заводит. Мне по кайфу идти наперекор, в противовес — с самого начала моей карьеры. Хочется это общество, которое что-то не принимает, сломать. И напомнить, что не внешность важна, а то, что стоит за ней. Какими способами я буду добиваться того или иного результата — мое личное дело.

Короче, усы — это моя мини-революция. Противоход, противодействие сложившимся вокруг меня стереотипам о том, как я должен выглядеть. «Наверняка, это поет коротко стриженный мальчик — что-то на Егора Крида похожее». Я ведь уже был слащавым, был лысым, был с бородой. Думаю, Гоголем задержусь надолго. Я нашел в этом какую-то мудрость.

А длина волос?

Чем они длиннее, тем заметнее редеют. Поэтому я решил, что будет каре. Плюс я хожу в салон Erteqoob в Киеве. Эти ребятки — первые, кто показал мне настоящую эстетику, какое-то британское, что ли, понимание культуры ухода за волосами. Когда я к ним впервые пришел, они сказали: «Чувак, давай это будет вот так лежать. Длиннее не надо — у тебя овал лица такой, походка такая», — они как-то на все это еще смотрят. И я согласился, потому что они предложили то, каким я сам хотел быть. Я рокером не хотел становиться.

Усы тоже ребятки стригут?

Усы я сам. Пока они готовят чай-кофе, говорю: «Дайте триммер, пожалуйста». До поры до времени они позволяют мне в это играться. А потом пускают свои руки в ход.

Расскажи, как ты на все эти перемены решаешься. От балды?

Мне нравятся случайные связи, и я очень доверяю своей интуиции. Потому что если не доверять ей, рацио во мне будет беско­нечно все взвешивать. Тут не поймут, там семья как-то непра­вильно отнесется, что за фигня.

А откуда появился экосексуал?

Из «Гаража» (Музей современного искусства «Гараж». — Прим. ред.). Хотя само стихотворение, которое я читаю в видеоролике, начал придумывать давно. Как-то мой световик Максим сказал: «Слушай, за тобой народ идет — давай неси уже что-нибудь социально важное в массы!» И я такой: «Блин, точно». Сочинил стихотворение в Харькове, там же его впервые прочитал, потом переделал. А потом пришел «Гараж». Они узнали, что у меня есть экоманифест и определенные волнения по поводу окружающей среды, и предложили стать патроном выставки «Грядущий мир: экология как новая политика. 2030–2100».

Так почему экосексуал?

Захотели внедрить популярное слово.

Sex sells, как говорится.

Не, ну экосексуал — это осознанный землянин.

И что ты реально делаешь для Земли?

Моя «Мастерская» сортирует мусор.

Ну подожди. Вот вы разложили все: тут бумага, тут пластик, — куда дальше?

В Киеве есть специальная компания, она забирает это все и распределяет. У них 42 контейнера для разных наименований.

Ты был сам на сортировочном пункте?

Нет, что происходит после контейнеров, я не знаю. Но, по слухам, это единственная в городе фирма, сортирующая отходы должным образом. Потому что, конечно, есть другие, которые предоставляют разные баки, а потом свозят все на одну свалку.

Что кроме мусора?

В этом году устраиваем в Киеве музыкальный экофестиваль для осознанных землян. Всех партнеров и спонсоров ставим в известность: будет зелено и красиво, будут многоразовые стаканчики, образовательные интенсивы, культпросвет. Выступают только самобытные музыканты.

Ты тоже?

Я нет. Это фестиваль ноунеймов. Люди пойдут туда не на большие имена, а на мой вкус.

Ну разогрел бы хотя б одного самородка!

Нет, в 2020-м я не выступаю, у меня вообще отпуск. Это моя такая…

… ранняя пенсия?

На самом деле очень много заметок в телефоне, идей. Хочу реализовать.

Например?

Блин, я так ревностно к этому отношусь, новый жанр для меня. Сейчас расскажу — не отвертеться потом. Ладно, пусть это интервью будет мотивировать сделать все быстрее. В общем, много записываю на диктофон: там мой голос, ритмика какая-то. Хочу сделать из этого аудиодокументалистику.

Крутая мысль! Стихи вставишь?

И стихи, и аудиосообщения — как довесок к драматургической линии.

Музыкальная элегия, что ли?

Да, только музыка там будет в сыром формате. Напевы, джемы. Или импровизация, читка, речитативы. Думаю, это будет серия подкастов. А потом я хотел бы сделать мокьюментари и эту аудиодокументалистику визуализировать.

А, типа кинчик?

Только не тот, где звук отталкивается от видео, а, наоборот, видео от звука. Я же еще очень много фотографирую. Может, это все как-то объединю. Вообще хочу смонтировать клип из своих снимков. Такой поток фотокарточек, быстрый просмотр хроники моей жизни начиная с какого-то там года.

Чем еще займется Иван Дорн в 2020-м?

Погружением в такую особенность жизни, как одинаковые люди. И я не просто о типажах. Стал часто встречать внешне и по своему устройству схожих людей, и меня это настораживает.

Возникает ощуще­ние, что у судьбы есть определенный лимит вариаций человека, который уже исчерпался, — мы просто повторяемся.

И вот мне хочется сводить вместе людей, которые, на мой взгляд, похожи не только овалом лица и манерой говорить, но еще и тем, как они мыслят. И, спрашивая их об одном и том же, выяснить, насколько моя теория жизнеспособна. Провести такое социсследование и посмотреть, что за материал из этого получится.

Типологизация по Дорну? Занятно.

Естественно, надо будет привлечь каких-то специалистов, чтобы они помогли все это сделать, на это нужно время. Так что отпуск у меня условный. От концертов, от музыкальной деятельности, но не от деятельности в целом.

Диджеить хоть будешь?

Да, мне нравится транслировать свою музыку, вкусы. Более того, я играю на виниле, а это такой теплый ламповый формат.

Флаконяне в ужасе: «А что, петь совсем не будет?»

Буду. И в кино буду сниматься.

Ну расскажи, что в тебе там открыл Серебренников? (В конце 2019-го Иван снялся у Кирилла Серебренникова в экранизации романа Алексея Сальникова «Петровы в гриппе». — Прим. ред.)

Он открыл во мне талант. Я его в себе зарыл после двух неудачных проб в фильмах «Веселые ребята» и «Я люблю тебя, Киев». Ах да, была еще одна роль — в ремейке сказки «Двенадцать месяцев». Там я очень хреново сыграл. Хотя я почти окончил, недоокончил университет Карпенко-Карого, проходил актерское мастерство, сценречью занимался — все равно как-то у меня не сложилось. И теперь я убедился, что в первую очередь не сложилось из-за режиссера. Задачи были нечеткие, от меня ждали каких-то решений. Блин, но ты же режиссер, ты должен понимать вектор. Ты же маяк по сути.

А что Кирилл?

А Кирилл ищет решение на площадке вместе с тобой — физическое, интонационное. Сначала дает тебе попробовать и фиксирует то, что ему понравилось, потом рассказывает тебе нюансы по структуре характера, особенным чертам. Говорит: «Поищи еще». И ты ищешь, но уже с определенным вектором. Кирилл Серебренников — четкий маяк, который направляет тебя. Не заставляет делать так, как он хочет, а наставляет.

Мы начали с тобой разговор с одной интересной штуки. Ты сказал, что учишь детей «ненасилию, принятию, всепрощению». Но жизнь ведь дихотомична, двойственна. Мы бы никогда не знали, что такое белое, если б не увидели черное. Не понимали бы, что такое любовь, если б не прошли через нелюбовь.

Для меня все просто. Есть семья, есть ценности, устои, мораль. А есть общество, которое так или иначе внесет свою лепту. Каждый рано или поздно встретит и грубость, и «темный баланс», который закаляет. Моя задача — создать для своих детей такую конституцию, которая помогла бы им правильно сформироваться. Жизнь сама закалит их в нужной степени — потому что я рано или поздно их, конечно же, отпущу.

Подожди секундочку. Это все очень красиво, но они выйдут честными, достойными, открытыми, воспитанными в любви существами в общество, которое будет хамить, бить, унижать. Как им быть? У них же нет мышцы.

Но у них есть стержень. Да, они сами примут решение, как вести себя внутри этого общества, — методом проб и ошибок. Но когда их будут унижать, они будут искать самые эффективные, самые правильные методы. Я не могу предугадать все, что преподнесет им жизнь. Но я стараюсь закладывать в них все возможное для того, чтобы общество, которое они выберут, делало их настоящими людьми.

Бывает же еще физическое насилие.

Я не ращу их хлюпиками. Я хочу, чтобы их тело было умным и, если нужно, они могли бы сконцентрироваться и дать отпор.

Как учишь: давать сдачи или бежать?

Зависит от ситуации. Я бы хотел, чтобы они умели принимать решение мгновенно и правильно для того или иного случая.

Уничтожить можно и разговором, если люди понимают, что за твоими словами стоят опыт и большое уважение окружающих. Еще решать вопросы можно хитростью. Я бы хотел, чтобы мои дети были хитрыми, умными, юркими, гибкими, живучими. Потому что я такой.

Еще немного о стихах. 
Ты пишешь для себя или для остальных?

Стихи, наверное, для остальных. Единственное, почему я пишу стихи, это потому что выступаю на концертах и несу ответственность перед той публикой, которую там собираю и воспитываю. Как бы громко это ни звучало, но так и есть. А стихо­творения — классная форма. Прием этот я, кстати, подсмотрел на концерте «Воплей Видоплясова». Вместо того чтобы рассказывать, какая следующая песня, Олег Скрипка использует речитатив — это лаконичная форма поднятия настроения, помогающая выразить что-то. И я понял, что мне этой лаконичной формы не хватало.

Заранее все придумываешь?

Да, конечно. Хотя опыт приводит к тому, что и на ходу могу что-то схлестать, сочетая те формы и рифмы, которые уже когда-то случились. Но в основном готовлюсь. И мне хотелось бы, чтобы люди знали, что я готовлюсь. Каждый раз, для каждого города, заранее разузнав про особенности его культурной жизни, достопримечательности. Я о них стихотворения читаю.

Даже перед корпоративом всегда выясняю, что за общество, чем они занимаются, что любят, где познакомились. Все это пытаюсь вплести в стихотворение, чтобы люди понимали: это не просто отработка частного концерта, а еще и заморочь с моей стороны. Мне не все равно.

К слову, о корпоративах. У музыкантов есть такие убойные хиты, от которых все плывут. «Еще раз спойте нам Yesterday», вот это все. И у меня давняя мечта — подсесть к этим условным битлам и спросить: «У вас рвотный рефлекс не подступает, когда в двухсотый раз просят Yesterday?»

Я для себя вышел из этой ситуации очень классно — опять же подсмотрел прием. У Земфиры. Она все время придумывает для концертов новые аранжировки, меняет музыкантов. Таким образом ты постоянно обновляешь звучание старых песен, освежаешься. Не то что не тошнит — чувствую иногда девственный, первичный кайф от песни.

Сколько концертов ты давал до своей этой нынешней «пенсии»? Плюс-минус.

Если с корпоративами, где-то четыре в месяц. Больше всего в 2012-м, когда я только начинал: бывало и по 21–22 в месяц. Мы были голодные, жадные до публики, славы и этим руководствовались. Но в какой-то момент я понял, что больше не кайфую от сцены. Просто выхожу — и отрабатываю. И я сказал: «Так, ребята, не больше десяти». Потом не больше восьми. Потом у нас вышел второй альбом, третий. Мы повысили качество звука, но уменьшили количество выступлений. Это, мне кажется, и есть спасение. Теперь каждый концерт долгожданный.

Для многих артистов выход на сцену — не важно, балетную ли, танцевальную, рок-сцену, — своеобразная внутривенная инъекция. А ты затеял годовой детокс. Не боишься ломки?

На самом деле я буду давать концерты, но в Европе и мизерное количество. Короче, удовлетворять сценическую наркозависимость есть чем. Но глобально подпитываться собираюсь результатами других своих проявлений. Музыкальным издательством, аккумулированием вокруг себя новых артистов. Клубчик в Киеве хочу открыть: с патио, с местом для костра, с классной музыкой, со всеми своими. Плюс концертная площадка, естественно. Такое классное, альтернативное всему клубному движению место. Все это требует времени, сил — такая занудная, но очень интересная административная работа. И она тоже наркотик.

Как ты относишься к хейтерам?

Я их люблю — это же срез культуры. К тому же в соцсетях диванные хейтеры, они как бы латентные. В лицо никто мне ничего не говорит. Только конструктивную критику — и то свои.

Не замечаешь, что все стали очень обидчивые? То-се не скажи, не сделай.

Да, приходится быть аккуратнее. Хотя не понимаю: как можно, зачем нас всех нормировать? Мы же, блин, разные. Но учитывая то, что я на всех этих конфликтах по сути вырос, меня это заводит. Мне эта нетолерантная толерантность даже нравится.

Как-то раз услышала, как Баста перепел «Темную ночь», и подумала: почему в России музыканты так редко заходят в переосмысление старого? Дико же круто.

Я это сделал с песней «Танец пингвина» культовой украинской рок-группы «Скрябин». Осознал по-новому, «сдул пыль» — это очень важная песня, которая на меня повлияла. Сейчас переделываем песню «Гостей из будущего» — потому что для меня это тоже культовая группа, я из того поколения, рос на этом. Нет, конечно, я бы с удовольствием переделал и что-то более старое: «Кафе танцующих огней», «Караваны птиц», «Осенний поцелуй», — у меня мама очень много Пугачеву слушает. Так что да, однажды я по-любому это сделаю. Я бы хотел, чтобы эти песни жили и резонировали в обществе дольше. Поэзия там…

Отменная!

Превосходная.

А по музыке?

А по музыке — это мы возьмем на себя.

Интервью Алёна Долецкая, фото Ксения Каргина, стиль Валерия Агузарова.
Макияж Юлия Точилова, прически Фариза Родригез, барбер Стас Врублевский, сет-дизайнер Ангелина Ольшанская, арт-директор Денис Ковалев, видео @otdel.vf, модели: Марио Ким, Наталья Лисичная @Look Models, Александра Пеледова @Look Models, продюсер Арина Ломтева, ассистенты стилиста: Никита Капица, Алана Битарова, ассистент сет-дизайнера Анна Радюшкина, ассистент продюсера Дарья Шиленкова.
Благодарим Richter Hotel за помощь в организации съемки.
Благодарим экологический проект «Собиратор» за предоставленные боксы для вторсырья.